Письмо из прошлого - [62]

Я вываливаюсь из церкви на улицу, но мое облегчение длится недолго. Я так далеко от дома. Мимо проходят люди, легковые машины с низкой посадкой перекликаются низкими гудками в вялотекущей пробке. В воздухе висит тяжелый запах человеческой цивилизации — людей, машин, промышленности. Сладковатый аромат еды перемешивается с гнилостной вонью мусора. Синяки, оставленные летом.

Все это реально, все происходит на самом деле, и сейчас, при свете дня, во мне куда меньше уверенности и храбрости, чем когда я бродила одна ночью по пустым улицам. Такое ощущение, будто я высадилась на Марсе. У меня нет ни малейшего представления о том, как жить среди местных, как ходить и что говорить. Я боюсь пошевелиться и в то же время боюсь стоять на месте.

Зной опаляет тротуар, обгоревшая по краям улица издает едкий запах. Полуденное солнце печет в шею. Посреди дорожки лежит пьяница. Он затерялся в собственном мире, и люди обходят его, словно он не более чем камень, упавший в реку. На скамейке на углу сидит сердитая женщина в рваной блестящей юбке и ведет ожесточенный спор с пустотой. У нее под ногами валяется на земле вывернутая наизнанку алая новенькая сумочка. Кто-то раздавил красную помаду и жутко размазал ее по асфальту.

— Господи, дамочка, да шевелитесь уже!

Меня отталкивает с дороги какой-то парень, и я, возвратившись к надежной и безопасной церковной стене, пытаюсь сориентироваться и найти на этой улице хоть что-то знакомое. От церкви до дома миссис Финкл было примерно десять минут. Все, что мне нужно, — найти правильное пересечение улицы и проспекта, и тогда я точно буду знать, где нахожусь. А еще я могу найти Рисс. Ведь рядом с ней, даже в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году, я буду в безопасности.

И в ту самую секунду, когда у меня наконец появляется какой-никакой план, глубоко утопленная в стене дверь, которую я до этого момента не замечала, распахивается. На улицу выходит девушка примерно пятнадцати лет в красных шортиках и белой блузке, расшитой небольшими клубничками. У нее длинные голые ноги и почти женственная фигура — она кажется одновременно неуклюжей и грациозной, как будто еще толком не освоилась в собственном теле. Ее шея и плечи красные от загара, если не считать белой полоски кожи, показавшейся из-под упавшей с плеча бретельки.

Она оборачивается и бросает через плечо смущенную улыбку.

— Спасибо вам, отец Фрэнк, — говорит девушка, и ее щеки заливает румянец. Теперь ее лицо такого же цвета, как сгоревшие плечи. Тревога пронзает меня до кончиков пальцев. — Я ни с кем не могу говорить так, как с вами. Как будто только вы понимаете меня.

Ее голос полон восхищения, симпатии и неосознанного стремления к чему-то непонятному, но очень нужному.

— Всегда к твоим услугам, Фэй.

Это его голос. Мне не нужно знать, кто именно говорит, чтобы понять, что это именно он, — само звучание этого голоса эхом отдается у меня груди. Акцент точно не бруклинский, его можно было бы приписать любому штату… ну и плюс небольшой ирландский оттенок.

— В любое время, ты же знаешь. Просто позвони, и мы найдем минутку. Ты ведь совершенно особенная барышня.

Дверь по-прежнему открыта. Девушка двигается чуть вприпрыжку и напоследок оборачивается, чтобы еще раз коротко и сердечно помахать на прощание. И я абсолютно уверена, что сейчас он стоит в тени двери и наблюдает за тем, как она уходит.

Я стою неподвижно. Дверь закрывается, я слышу, как задвигается засов, представляю себе, как он исчезает в глубине церкви, и мое дыхание успокаивается. Однако тот факт, что он все-таки здесь и может появиться в любой момент, заставляет меня оторваться от стены. Отсюда я вижу нужный мне угол, и…

— Эй, секундочку!

Его голос останавливает меня.

— Да-да, вы. Я видел вас на дорожке. Вы хотели войти?

Медленно, очень медленно я оборачиваюсь и вижу его. Он стоит обрамленный дверным проемом, его лицо выступает из тени. Густые каштановые волосы и бакенбарды, черная рубашка, расстегнутая на шее, никакого белого воротничка и яркие голубые глаза, полные небесной чистоты.

— Нет, не уходите, — дружелюбно и успокаивающе говорит он. — Можете остаться еще ненадолго. Заходите, мы можем поговорить. Мы рады всем, что бы там ни было.

— Что, даже мне?

Я подступаю чуть ближе, разглядывая его. Он благожелательно улыбается. Я ожидала большего — и от него, и от себя. Возможно, между нами проскочит какая-то искра, даст о себе знать глубинное, животное родство, но нет, ничего такого. Я ничего не чувствую.

— Бог принимает всех, кто готов покаяться в своих грехах и предаться его любящим объятиям, — сердечно говорит он, выходит из двери и идет по дорожке, сокращая расстояние между нами еще больше. — Ты выглядишь так, словно потерялась.

— Я знаю, откуда я, — говорю я, указывая на противоположную сторону дороги.

Он смеется.

— Потерялась в этой жизни, я об этом. Небесный отец может указать путь. Если ты ему позволишь, конечно.

— Вы правда так считаете? — спрашиваю я. — Даже если под дверью вашей церкви полно пьяниц и наркоманов? Для них тоже найдется спасение?

— Для всех, — кивает он. — Даже для тебя. Заходи, и мы побеседуем.