Оксфордшир, 6 июня 2007 года
Я изменилась в тот момент, когда увидела лицо своей матери — впервые с той ночи, когда ее не стало. Я разрушена, я уничтожена, в один миг собственное тело стало для меня чужим.
Есть теория, что, даже просто глядя на какой-то предмет, можно изменить его природу. Что простой взгляд может изменить Вселенную и ее механизмы на квантовом уровне. Физика называет это эффектом наблюдателя или принципом неопределенности. Понятное дело, что Вселенная будет вести себя как обычно, независимо от того, наблюдаем мы за ней или нет, но я все равно не могу выкинуть все эти мысли из головы, когда у меня перед глазами на стене подрагивает размытое изображение мамы. Одна видеозапись — и все, что я знала, или думала, что знаю, изменилось навеки.
Несколько секунд назад мама сообщила мне и моей сестре, что мой папа, человек, с которым я выросла и которого люблю, — не мой настоящий отец. Весь мой мир рухнул и уже никогда не будет прежним. Но в то же время, как только мама произнесла эти слова, я поняла, что и так всегда это знала. Я всю жизнь подспудно чувствовала, как выбиваюсь из общей картины, — это чувство отдавалось эхом в каждом ударе моего сердца, в каждом повороте головы. В моих ярких голубых глазах — единственных голубых глазах во всей семье.
Все, что мне осталось, — наблюдать. Путь проложен, и я на него ступила. Я должна быть в курсе всего происходящего, пусть мой взгляд и не сможет на это повлиять. Это простая физика. Именно в таких переломных моментах и сокрыты все тайны Вселенной. Однако во всем мире не найдется формулы, которая выразила бы, что я чувствую, глядя в лицо женщины, по которой тосковала каждую секунду последние восемь месяцев.
Она сидит в саду в Оксфордшире, рядом с домом, в котором я выросла. Этот же сад прямо сейчас пышно цветет за скрипучей дверью сарая — на розах все еще видны шрамики, оставшиеся после того, как она их обрезала. Азалии, которые она посадила, все еще не раскрылись. Но тот сад, в котором она сидит на пленке, с таким же успехом мог бы располагаться где-нибудь на Марсе — такой далекой она казалась мне в этот момент. Наша мама теперь так далеко — за пределами досягаемости. Навсегда. Светло-серое платье плещется о ее смуглые голые ноги, волосы посеребрены, глаза переполнены светом. Видно старый кухонный стул, на котором она сидит, ее ступни утопают в мягкой траве. Скорее всего, она сделала эту запись поздним летом, потому что кусты рододендрона в цвету и его темные листья лакированно блестят на солнце. Возможно, она сняла это прошлым летом, когда папа наконец вылечился, — в течение нескольких кошмарных недель мы боялись, что у него рак кишечника. А значит, она уже тогда знала, что собирается сделать, — за много месяцев до смерти. Когда я думаю об этом, у меня внутри все сжимается.
— Часы на моей руке все еще идут, — говорит она, и ветер волнует ее волосы. — Но я в ловушке. По крайней мере, какая-то часть меня. Я как бабочка, которую поймали и прикололи к одной конкретной минуте, к одному часу, ко дню, который изменил всю мою жизнь.
У нее в глазах блестят слезы.
— Все остальные думали, что я живу, как и все, плыву по времени минута за минутой, но на самом деле я не двигалась, жила на повторе, пребывала в анабиозе и все время думала об одном и том же поступке… об одном… выборе.
Ее рука на секунду прикрывает лицо — кажется, она пытается сдержать слезы. А затем сглатывает и успокаивается. Когда ее руки снова опускаются на колени, она уже улыбается. Мне хорошо знакома эта улыбка: она улыбается так, когда пытается быть храброй.
— Мои прекрасные девочки. Знайте, что я люблю вас.
Она говорила нам эти слова каждый день всю нашу жизнь. То, что мы можем слышать их сейчас, пусть даже в сопровождении треска проектора, — это кажется похожим на волшебство. Я хочу поймать их и зажать в ладонях.
Она наклоняется вперед и так внимательно вглядывается в объектив, словно пытается рассмотреть меня по ту сторону. Я невольно отстраняюсь, как будто боюсь, что она может выбраться из экрана и дотронуться до меня.
— Это видео — мое прощание, потому что я не знаю, хватит ли мне мужества сказать вам это лично. Да и хватит ли вообще когда-нибудь. Но это не только прощание. Есть еще кое-что. Это мое послание тебе, Луна.
Она произносит мое имя, и мне кажется, что я чувствую ее дыхание на своей шее.
— Я не знаю, хочу ли, чтобы ты когда-нибудь это увидела и узнала даже малую часть правды. Но, возможно, только так я могу рассказать тебе и Пиа о своей другой жизни, той, которая всегда была со мной, даже когда вы и ваш папа были рядом. В этой жизни время не двигалось. Да, я думаю… сейчас настал подходящий момент, и мне хватит мужества во всем признаться.
Она встряхивает головой, слезы блестят у нее в глазах, а за спиной тени давно погибших пчел кружатся над наперстянками, собирая пыльцу над кирпичной кладкой давно заброшенного здания.
— Очень давно со мной случилось кое-что очень плохое, и я в отместку совершила нечто совершенно ужасное. И тогда в моей жизни появился призрак — он следует за мной, куда бы я ни пошла, вечно попадается мне на глаза и не дает покоя. Я знаю, знаю, что когда-нибудь силы покинут меня и я не смогу больше убегать от него. Когда-нибудь он настигнет меня и отомстит. Этот день наступит очень скоро. И если вы смотрите эту запись… — ее голос вонзился в меня, как нож, — значит, он уже наступил.
