Расстояние между прошлым, настоящим и будущим — это всего лишь иллюзия.
Альберт Эйнштейн
7 июля 2007 года
Мы путешествуем в пузыре — моя младшая сестра, Горошинка, и я. Скрываемся в тихом прохладном салоне такси с кондиционером, в то время как перед нами с каждым новым поворотом разворачиваются незнакомые, обожженные летним зноем улицы. Мимо проскальзывают мосты и здания, и все они кажутся нам немного знакомыми — словно декорации из сказок, на которых мы выросли, безостановочно растущая карта мира, в котором мы никогда не были, но который все равно вписан в нашу ДНК.
Я часто бывала в Нью-Йорке и видела много фильмов, но Бей-Ридж и Бруклин оказались совсем не такими, как я думала. Пейзаж здесь сплошь состоял из широких дорог и низеньких двухэтажных деревянных домишек. Маленький американский городок, лежащий бок о бок с величайшим городом на земле. Со стороны кажется, что Нью-Йорк всматривается в Бей-Ридж поверх Гудзона и безразлично пожимает плечами.
В раскаленном июльском зное царит атмосфера спокойной уверенности. Ее можно разглядеть даже на лицах людей, праздно блуждающих по извилистым тротуарам. В их взгляде чувствуется врожденная убежденность в том, что это место было создано специально для них. Здесь безопасно, внешний мир на них и не смотрит. Эти люди точно знают, что об их тайнах никто никогда не узнает, — ведь они как никто другой умеют их прятать. Это место, где жизнь, любовь и смерть разыгрываются тихо, не затрагивая мировую гладь. Иногда даже кажется, что, как только вы пересекаете Бруклинский мост, время начинает идти по-другому. Медленнее.
Это мир, в котором выросла наша мама. И от которого навсегда сбежала. Нам и в голову не могло прийти, что однажды сюда вернемся именно мы. Официально мы здесь для того, чтобы наконец заявить права на ее имущество и продать ее старый, заколоченный и заброшенный дом. Мама владела им совместно с сестрой, но они не разговаривали тридцать лет. Когда вокруг этого дома вращался весь ее мир.
Но на самом деле — и это большой секрет! — мы прибыли сюда, потому что нас попросила об этом мама. Она попросила нас найти какие-то зацепки о моем настоящем отце, хотя один факт его существования казался мне сущим бредом.
— Она могла и ошибиться, — сказала Горошинка сразу же, как только закончилась пленка. Пыль все еще встревоженно кружилась в луче отцовского проектора, который мы тайком стащили. — Я имею в виду, момент был трудный, вот она и нафантазировала. И высказала всю эту жуть, не подумав, вот и все.
— Да, — медленно проговорила я. Ее слова пропитывали меня, проникая в каждую клетку. — Да, может быть, и так… но…
Я взглянула на сестру и тут же поняла, что и она наконец-то заметила то, о чем я всегда знала. Мои яркие голубые глаза. Единственные голубые глаза во всей нашей семье. Во всех поколениях.
— Но ты все равно должна выяснить, правда это или нет, — закончила за меня Горошинка. — Они так любили друг друга, особенно тогда, когда она уехала из Бруклина и бросила свою семью, только чтобы быть с папой. Не верю, что мог быть какой-то другой мужчина, в этом просто нет смысла… но даже если он был, это ничего не меняет! Ты — это все равно ты. Ты все равно все та же Луна и всегда ею будешь!
Откуда ей знать, что я всегда чувствовала себя немножко чужой в собственной семье? Всегда чувствовала, что выбиваюсь из общей картины. И мамины слова странным образом расставили все на свои места.
Папа тоже хотел поехать с нами, но мы уговорили его остаться. Даже сейчас, спустя много месяцев, он не пришел в себя после смерти мамы. У него все еще прыгало давление, и врачи посоветовали ему воздержаться от перелетов. О пленке мы ему не сказали, хотя и могли бы. Думаю, я просто понимала, что эта новость его ранит. Поэтому мы убедили папу остаться дома, под опекой друзей, и предоставить нам возможность разобраться со всеми бумагами. А еще, возможно, раскрыть парочку секретов и получше узнать ту часть меня, которая была так похожа на маму и искренне верила, что найдет ее в Бруклине.
Ее сестра, Стефани, хотела продать дом сразу же, как только их отец, наш дедушка, умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Наш почтовый ящик был до отвала забит письмами от адвокатов. Я не знала, о чем в них идет речь, но видела, как от одного только вида конверта со штемпелем авиапочты мамины руки начинали дрожать. Она отказывалась продавать дом и была непреклонна. У нее были на то причины, мы их не знали, но какими бы они ни были, возможно, все дело было в том, что она хотела завещать свою половину дома Горошинке и мне. И вот теперь, именно в тот момент, когда это было так нужно, мы могли получить много денег.
