Письма в Снетин - [6]

Шрифт
Интервал

Я помню, и меня так везли неведомо куда на заре дней, и однообразный гул мотора звучал, а детские свежие очи цеплялись за что ни попало и открывали где-то в другом мире, в прозрачной охристой полосе далеко отстоящей посадки летящий параллельно грузовик. В нем сидели люди с граблями. И рябили просыхающие пашни, как морские волны, и гулял меж ними ветер, уже не ледяной, но теплый, несущий с собой светлые вести. Как сон из первых лет, проступала повсюду на земле, и в небе, и во встречных просыхающих дворах, и на стогах прошлогодней соломы, где греблись куры, и в голубеющих небесами лужах, и везде – надежда. Но то была весна.


Окаймленные резиной стекла и рукоятки на вентиляционных люках в потолке иссеребрились инеем. Был в автобусе морозный вечер. Ехали, и однообразный гул мотора звучал. Но вот Андрей открывал глаза и солнечный слабый луч щекотал его сквозь ветви. Он увидел за обшлагами рукавов и истертыми пуговицами шуб двух девушек, чья природа была живость и веселье. Белявая улыбалась светло и ясно, и лицо ее светилось даже тогда, когда улыбка сходила с уст, и набегало минутное раздумье. А темноволосая ее подруга вдруг прыскала со смеху, прикрывалась невольно, но, не в силах удержаться, подавалась вперед и хваталась за колени белявой, и та вспыхивала, и обнажался молниеносно ряд зубов. Была у них своя игра бессловесная. И Андрей снова забывался сном.


(Чего не видел Андрей )


«Водитель!» – кричали и барабанили в потолок, – «Водитель, открой задний проход!» «Ой, деточки, не сойду, не успею». «Открывай, пацюк, проход!» Даже шепот, обыкновенный для отсановок, прекратил свое распространение и стих. Что там творилось? Пассажиры оборачивались. Как будто некая старушка с неподъемными, точно набитыми пушечными ядрами, сумками неожиданно вспомнила, что ей как раз выходить. Ей взбрела в голову это счастливая мысль точно тогда, когда водитель уже закрыл двери и всем своим видом показывал, что вот, вот даст газу. «Ой, спасайте, выпускайте!» – вопила старушка. Передние двери раскрылись, и все стали ждать, что будет. «Открой задний проход!» – донеслось снова. «Что творит!» – проговорил, пробираясь чуть не по головам дядька с непомерно широким лбом. Волосы его курчавились мокрые из-под шапки, кожух распахнулся, оттуда вывалились шарф и узоры зеленого свитера, и белоснежная майка глядела уголком на происходящее. Это он барабанил, и кулаки у него, при ближайшем рассмотрении, оказались довольно страшными, мог и поручни в сердцах погнуть!


(Рассказывала Олена Григорьевна Капыш, сошедшая в Опишне )


Этого не пересказать. Что вы! Это уму не постижимо. Турецкий плен! Революция в Китае! Вам порассказать про наши автобусы, так вы ничего не поверите. Это нужно самому прочувствовать, побывать и прощупать собственной шкурой. Где еще такое отыщется? Разве что в африканских джунглях, но и то, немножечко получше. А у нас! На такой маршрут и всего один автобус. А для чего сняли остальные? Кому они мешали? На вокзале в Зенькове автобус брали приступом. Видели вы в кино, как крепость осаждают? Так та крепость ничто, в сравненье с нашим автобусом. Ее и стенобитными всякими там машинами и голодом можно добиться, а в автобус только по воле господней попадешь. Видели вы как у басурман на их новый год людское море стекается, туда, где им положено в то время быть? Так возьмите двести таких морей вместе, и будут те желающие, кому надо до зарезу в Полтаву на нашем автобусе. Я то садилась еще за поворотом, за вокзалом, где водитель сходит на минутку передохнуть и съесть кружок колбасы, и выпить стаканчик кофе, а остальные! Будь ты хромая, беременная, будь ты трижды с аппендицитом, никто не пропустит вперед, а если доведется протиснуться, никто тебе места не уступит. Бабы, мужики, поусаживались как в бронепоезд, не спихнешь, лишь очами поводят, как жуки на картошке. Прошлый раз мой зять Антошка четыре часа простоял на одной ноге, потому что какая-то курва не пожелала убирать сумку. А старушкам как стареньким? А старичкам? А одному хлопчику недавно даже плохо сделалось, так его трясло кашлем, так лихорадило. Поместили ближе к окну. Ребята приятели при нем были, заботливые, сразу видно – верные друзья. И заплатили за него, а после сошли.


Ехали, и однообразный гул мотора звучал. Андрею несказанно повезло, что попал на нужное направление. Но никто его не встречал там, куда он ехал, куда гудела машина, зажигая желтые фары.


(Чего не видел Андрей )


Исподволь вынесло автобус за поворот в новую местность. Скоро темнело, и видимость была не та, что днем, но ветер, ударивший в щели, и запах резкий открытого пространства притянули ехавших к стеклам. Близкие обыкновенные приметы пути разом пропали, во все обозрение засияла сиреневая пропасть. Что такое? Приглядитесь-ка, что там виднеется такое?

Открывалась широчайшая долина, окаймлявшие которую высоты далеко разнеслись и сливались с темными небесами. Дальние снега высветлялись полосами, на них собирались в стаи туманные древесные фигуры. Теперь они были неразличимы, а в светлое время оказались бы прибрежными вербами, спутниками неизвестной, хитро виющейся реки, текущей где-то подо льдами. Вербы, и тополя, и осины, и густые переплетения кустарника точно охраняли ее от постороннего взгляда. Картина прорисовалась мгновенно во всей необозримости расстояний. Так становилось легко и внезапно радостно, будто поверялась тайна, и даже бабам в черных шубах и толстых серых платках, оправлявшим их края и складывавшим губы дудочкой очарование проскальзывало за ворот и в душу. Неосознанно они похватались, кто за что успел, и ощутили новый поворот. Тысячи звездочек и разноцветных огоньков заискрились повсюду. Показалось большое селение.


Еще от автора Михаил Васильевич Ворскла
Роман Романович

Ему тридцать лет. А соседская женщина говорила, что он некрасивый: редкие зубы, неровные, нехорошая округлость в лице, тонкий ломкий волос, бесцветные глаза. Над ним смеются, и он смеется со всеми, а думает другое, давно думает другое.


Полтавский

Беспрерывный разговор под стук колес. Вы слыхали такой, конечно, он не раз вам надоедал. Но что еще делать в долгой дороге? Позвольте уж им поболтать.


Русалка

Бесконечная поэзия украинской природы, ее глубокая тайна, пропавшая в ее объятьях детская душа. Напрасно пытаться ее спасти, спасенья нет. Музыка слов, и печаль среди смеха.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.