Письма в Снетин - [5]
(Из метеосводки)
Как передает гидрометеоцентр Украины, в ближайшие сутки в центральных областях по-прежнему сохранится влияние антициклона, пришедшего с Урала. Ожидается ясна сухая погода, осадки маловероятны, ветер умеренный, местами порывами, температура воздуха ночью минус 25, днем минус 15, минус 12 градусов.
Повсюду, где люди скрипят сапогами по убитому снегу, там пары. Вытянулся во всю длину вдоль шоссе заводской поселок. Вот минули мастерские, пункт приема зерна, долгие ограждения, кирпичные, и бетонные, и железные, исцелованные ржавчиной, и смыкающие их ворота, один створ которых выше другого, и цепь с замком между ними. Все они в морозном воздухе четко вырисованные, ясные, вот все до мельчайшей царапинки и скола, и все настоящие и легко ощутимые. Но прекратились ограждения и шоссе. На пути выросли великаны тополя, грозно чернеющие на прозрачном светозарном небе. Выросли из сугробов неохватными стволами, сыплющими в снег корой; растопырили обломанные у земли сухие сучья. На разросшихся по воле, исписавших полнеба узорами ветвях тяжело покачиваются вороньи гнезда. Водонапорная башня обозначилась за ними, кирпичные громады, и у одной из стен – вросший в грунт с огромным ковшом над головой бульдозер. Что за места?
(Рассказывал Филипп Шнобелько, временно неработающий двадцати пяти лет )
Мы стояли там с Цветочным Толей, с Бурьянко, Ганджой, Шуриком Коваленко. Может, еще кто был, я не вспомню. Где стояли? У башни. Да ничего не делали. Что планировали? Ничего не планировали, просто стояли. Ну, выпили слегка, а Шурик и вовсе одного пива кружку. Ну, и видим, как тот незнакомый идет навстречу. А кто такой? Не нашего круга, мы его не узнали. Может, он нас первый хотел отметелить? Что дальше? Мы окружили его, чтобы не сбежал; ну, там, гроши, думали, по карманам или шапку. У него дорогая была, пушистая шапка. А он независимо так ухмыляется: «Что, хлопцы, где у вас тут автобусы ходят?» А Толя ему: «Ты, соколик, уже приехал!» Это больше для шутки, а так ничего. Он совсем и не хотел ему угрожать. «А вы что», – спросил тот, – «хлибустьеры местные?» «Давай сейчас гроши», – это Толик ему. Я-то позади стоял и хотел идти, но удивился, что за такие хлибустьеры. «А зачем вам они?» – спрашивает тот. Насмехался над нами. Потому что, как это, зачем? Это он уже начинал над нами издеваться. «Слышь, ты, понял? давай сюда!» – крикнул Толя ему. «Сейчас дам», – тот в ответ. А потом приблизился и высказал: «Все вы лбами, ребята, крепки, с вами только драться, но все же берегитесь подпускать того, что с большим шнобелем: и своих зашибет, и сам убьется». Это он мне, понимаете? Мне! Мой изъян подметил и посмеялся. Я его ничуть не трогал. Еще ничего даже сделать не успел. Я не смог сдержаться. Я не сдержался.
(Рассказывал Александр Коваленко, водитель двадцати семи лет )
Мы не знали, что и сказать. Хотели наказать наглеца, а вроде и смешно было. Это ж правда, что у Пилипка нос большой, мы сами его все время дразним. Но то, видишь ли, мы, нам можно. Пилипко выскочил к тому пацану и хотел его уже начать драть. А тот шустрый. Этот очень от обиды зол, аж трясется. А тот внезапно как заорет: «Всем стоять, ни с места!» Орет, типа, как мент или сержант, так что мы на минуту и застыли, даже думали, сейчас всех и повяжут. А тот что-то неясное, или кашлянул, или сплюнул чего-то на снег, и упал. Вот, типа, сам по себе. Никто до него еще и пальцем не дотронулся. Его Пилипко забил бы лежачего, но застал нас Сирко, то есть учитель наш по истории, Сергей Иванович. А, он у нас еще классным был, точно, я и позабыл. Нам на него и наплевать всегда было, еще даже в школе, а тут он говорит: «Докатились, типа, убили!» Да кто? Да он сам! Ну и чего-то струхнули малость, что, может, он и вправду умер. Мы Пилипка прогнали. А Сирко не отстает, все выспрашивает: «Откуда он? Не наш. Зачем чужого приговорили? Теперь областную прокуратуру припишут к этому делу». О тот, оказывается, живой еще был, но горячий, аж снег шипел. Так, не вру. Мы его скоренько в автобус запихнули, чтобы он ехал своей дорогой. А Пилипко в тот же день и с Бурьянко подрался. Ему-то куда злость девать?
Летите, птицы всполошенные. Да не кричите, а прочь улетайте. Будут ваши гнезда весной разорять и будущих птенцов не убережете. Улетайте, да не пускайте здесь по снегу беспокойных теней, и не пускайте нам в душу смутных волнений.
А тот несчастный что говорит? Тот, кому в автобусе место уступили. Что с ним, с несчастным? Ему и душно, и тошно. И отчего это все? Отчего? Попал в иную жизнь, как в прорубь провалился, чрез обломки льда и ледяную воду, и оказался на противоположной стороне. Не жизнь, а муки одни. Ему, видно, кто-то темный перекрывает дыхание. У него лицо меркнет, и нет никаких сил терпеть. «Скажите, скажите ради всего святого, что теперь за остановка?»
2
Дорога на Украине легко вьется меж полей, то с одной стороны, то с другой усаженная необычайной высоты пирамидальными тополями. Дружно набегают они и солнцем мигают из ветвей, и словно гигантской нескончаемой гребенкой расчесывают поднебесные просторы. Они расчесывают нежнейших тонов невесомые перистые облака в поднебесье. Они мигают не горячим, крадущимся по острому ножу горизонта зимним солнцем. В лощинах в окруженье изящно выбеленных садов укрываются зверями хутора и села; дребезжат то и дело заиндевелые переезды. Рощи бесприютными островами проглядывают под самыми небесами; они как нечитанная повесть пишутся неразборчивыми быстрыми письменами. И вновь, и вновь пробегают необычайной высоты пирамидальные тополя, расчесывая поднебесные просторы.
Ему тридцать лет. А соседская женщина говорила, что он некрасивый: редкие зубы, неровные, нехорошая округлость в лице, тонкий ломкий волос, бесцветные глаза. Над ним смеются, и он смеется со всеми, а думает другое, давно думает другое.
Беспрерывный разговор под стук колес. Вы слыхали такой, конечно, он не раз вам надоедал. Но что еще делать в долгой дороге? Позвольте уж им поболтать.
Бесконечная поэзия украинской природы, ее глубокая тайна, пропавшая в ее объятьях детская душа. Напрасно пытаться ее спасти, спасенья нет. Музыка слов, и печаль среди смеха.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Молодая женщина, искусствовед, специалист по алтайским наскальным росписям, приезжает в начале 1970-х годов из СССР в Израиль, не зная ни языка, ни еврейской культуры. Как ей удастся стать фактической хозяйкой известной антикварной галереи и знатоком яффского Блошиного рынка? Кем окажется художник, чьи картины попали к ней случайно? Как это будет связано с той частью ее семейной и даже собственной биографии, которую героиню заставили забыть еще в раннем детстве? Чем закончатся ее любовные драмы? Как разгадываются детективные загадки романа и как понимать его мистическую часть, основанную на некоторых направлениях иудаизма? На все эти вопросы вы сумеете найти ответы, только дочитав книгу.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.