Письма о демонологии и колдовстве - [25]
Учение Зороастра, которое по непонятной причине воспринимается как доктрина о сосуществовании добра и зла в видимом мире, это вера, которая в том или ином виде предполагает сосуществование двух начал, добра и зла, которые встречаются одновременно и не могут окончательно победить друг друга. Это ведет к тому, что страх и благоговение глубоко запечатлеваются в мозгу человека и ведут к почитанию дьявола, столь впечатляющего во всех своих проявлениях, которые доверчивость человека часто приписывает ему, как и его великому противнику, который любим и обожаем как Отец всего, что есть хорошего и доброго. Нет, такова робкая услужливость человеческой природы, что почитатели будут пренебрегать алтарями творца добра, а не Аримана[89], равнодушно доверяя хорошо известным милостям одного, в то время как они морщатся от мысли вызвать мстительную ревность ужасного Князя Тьмы. Кельтские племена, которыми Европа, видимо, была первоначально населена под различными названиями, имели, вместе с другими дикарями, естественную склонность почитать принцип зла. Они, может быть, не поклонялись Ариману под одним именем или не считали духов зла достаточно сильными, чтобы те могли вступить в прямую борьбу с добрыми богами, но считали, что стоит умилостивить их разными искупительными обрядами и молитвами, чтобы они сами и бури, которые, как считали, находятся под их прямым управлением, были милостивы к молящимся, признающим их силу, и умоляли их не мстить людям. Остатки этих суеверий могут быть прослежены до середины прошлого столетия, хотя они и быстро устаревают и переходят просто в народные обычаи страны, которые соблюдают крестьяне, не думая об их происхождении. Около 1769 года, когда мистер Пеннант[90] совершал свое путешествие, церемония Баалтейна, Белтейна, или Первого мая, хотя и меняясь в различных округах, на севере и западе Шотландии еще строго соблюдалась, и пирог, который выпекался со скрупулезным соблюдением определенных обрядов и условностей, делился на кусочки, формально посвящаемые птицам или хищникам, чтобы они, или, скорее, существа, чьими посланцами они были, могли беречь их стада[91]. Другой обычай подобного происхождения сохранялся среди нас очень долго. Во многих округах Шотландии были выделены и существовали такие участки земли, которые назывались «фермы добрых людей»; они никогда не распахивались, не обрабатывались, но продолжали оставаться в диком состоянии, как участки земли вокруг храма язычников. Хотя это и не признавалось в открытую, никто не сомневался, что каждая такая ферма была выделена для какого-то дьявольского существа, фактически, что это был участок для самого архидемона, которого наши предки называли по имени, чтобы он, как это было всем понятно, не мог обижать суровых обитателей этих Богом забытых земель. Этот обычай был настолько общераспространенным, что церковь опубликовала декрет против него как нечестивого и богохульного. Этот странный обычай не устоял перед усилиями церкви в XVII столетии, но все еще было много людей, которых в детстве учили с опаской смотреть на холмы и небольшие участки земли, оставленные невозделанными, потому что всякий раз, когда лемех плуга входит в почву, духи, как полагают, выражают свое неудовольствие с помощью бури и грома. На нашей памяти многие такие места, обреченные на запустение популярным в народе суеверием, существовали в Уэльсе и Ирландии, так же как и в Шотландии, но высокая цена на сельскохозяйственные продукты во время последней войны заставляет усомниться, что хоть один из них останется нетронутым, если такое древнее суеверие исчезнет. По той же причине очень почитались горы, называемые Ши-Бруэйт, и считалось противоестественным и опасным рубить деревья, копать землю и «вредить» им еще как-нибудь[92].
Сейчас, на первый взгляд, может показаться странным, что христианская религия позволяла существовать таким большим и нечестивым реликтам язычества на земле, где ее доктрины получили всеобщее признание. Но это не покажется удивительным, если вспомнить, что первые христиане под властью языческих императоров были обращены голосами апостолов и святых, наделенных для доказательства своей миссии чудесными способностями и языком для передачи своих доктрин язычникам. Эти обращенные должны были быть в целом такими избранными личностями, которые на самом деле призваны стать детьми церкви, и когда лицемеры осмелились, как Анания и Сапфира[93], внедриться в такую общину избранных, они были, во славу Господа, обнаружены и наказаны. Наоборот, народы, которые были затем крещены, так что христианство становилось государственной религией, не ограничились схемой, в которой церковь состояла из нескольких личностей, которые по собственному убеждению заменили ошибки религии язычников на опасности и обязанности, взятые на себя теми, кто перешел в новую веру. Когда крест победил и его дело не требовало больше призыва энтузиастов или совершения чудес, чтобы завоевать неверующих, стало очевидно, что новообращенные, которые толпились у входа в церковь, должны войти, потому что христианство стало преобладающей верой. Многие приняли ее потому, что это была церковь, члены которой получали некоторые льготы, многие, наконец, хотя и согласились отказаться от поклонения языческим богам, но не могли сразу же выкинуть из головы ни этих богов, ни языческие ритуалы. Почтение к языческим богам они непоследовательно старались объединить с более простой и величественной верой, которая презирала такой смешанный союз. Если такие случаи бывали даже в римской империи, где новообращенные в христианскую веру могли найти у ранее обращенных членов церкви готовые основательные инструкции, то насколько менее совершенное представление о религии могли получить иностранные варварские племена от рьяного энтузиаста-проповедника, который крестил их сотнями в день? Еще меньше мы можем представить себе, что получали те, кто, как это часто бывало, только принимал ту религию, на которой остановил выбор уважаемый ими вождь. Его примеру они следовали больше из-за преданности ему, может быть, придавая не больше значения перемене религии, чем перемене одежды. Такие новообращенные, называющие себя христианами, но никоим образом не отвыкшие от своей старой веры и не получившие знаний о вере новой, входили в святилище, не отбросив суеверий, которыми были набиты их головы. Некоторые из них могли думать, что поклоняясь Богу христиан, они не отрекаются от службы и любой более низкой по рангу силе. Если действительно предположить, что законы империи могли влиять на этих свирепых варваров, которые понимали, что империя сама лежит перед ними как добыча, они могли увидеть, что Константин, взявшись преследовать известных магов и колдуний так, как это написано в законе Моисеевом, объявил смертную казнь любому, кто будет заниматься этими незаконными вещами в дальнейшем. «Пусть незаконное любопытство заглядывания в будущее, — гласит закон, — замолчит в каждом из нас с настоящего времени и навеки. Тот, кто попадает под карающий меч закона, будет наказан смертью, если нарушит наши распоряжения по этому делу».
