Пионер, 1954 № 07 - [5]

При этих словах Тамара положила палочку и быстро, почти бегом, расталкивая по пути девочек, вышла из залы.

- Девочке не помогли во-время, - сказала Елена Петровна. - Мудрено ли, что дети верят громким словам, если даже взрослые придают им значение? Громкие слова - болезнь этой девочки. А мы иногда этой болезнью любуемся!

Елена Петровна говорила вполголоса. Но слова её прозвучали отчётливо в притихшем зале.

- А я нахожу, что выставка шестого класса ничуть не хуже других, - холодно и независимо произнесла вдруг Вера Ивановна.

- Значит, вы не поняли, для чего эта выставка устраивалась, - ответила ей Марья Васильевна и, взглянув на часы, сказала: - Дайте звонок. Вернисаж окончен.

Тем временем Зина, увидев, как убежала Тамара Белокурова, поспешила за ней. Следом выскочила в коридор и Фатьма.

- Зина, ты куда?

- За Тамарой… Куда она умчалась? Наверх? В раздевалку?

- Ага! Утешать! - Фатьма с возмущением отвернулась. - Она на тебя наплевала! А ты беги скорей, утешай!

Зина, не слушая Фатьму, уже бежала вниз по лестнице. Как теперь стыдно Тамаре! Как ей теперь тяжело! И как же не побыть с подругой в такую минуту!

Тамары уже не было в раздевалке. Тётя Саша сказала, что она схватила своё пальто и ушла.

Фатьма догнала Зину:

- Знаешь, у тебя самолюбия нет! Зина поморщилась:

- Ну, подумай, как она провалилась! Легко, думаешь?

- Если бы не гак высоко себя ставила, гак и проваливаться было бы не так низко, - возразила Фатьма. - И никакого горя тут нет. А только наука. Лучше пойдём к нам, я тебе покажу, что моя луковица вытворяет.

- Уже росток? Но ведь февраль только наступил. Неужели росток?

- Увидишь.

«Может, и в самом деле Тамаре лучше побыть одной, - решила Зина, - ей, может быть, никого и видеть-то не хочется?»

И Зина пошла к Фатьме посмотреть, что вытворяет её луковица.

А Тамара и в самом деле хотела побыть одна. Она сидела в своей комнате, забившись в угол дивана, не зажигая света. Она никого не хотела и не могла видеть сейчас. Матери не было, она уехала в гости к Лидии Константиновне, и Тамара была рада этому. Хотелось всё продумать и понять, где и как она ошиблась.

Почему она оттеснила всех подруг от этой выставки? Потому, что это было особое пионерское поручение, которое дала именно ей старшая вожатая.

Но почему же тогда она и с вожатой не посоветовалась? А потому, что тогда сказали бы, что вожатая ей помогала и что она не сама выполнила это поручение.

В комнату, напевая, вошла Ирина и зажгла свет. Она слегка вскрикнула, увидев Тамару.

- Фу, испугала! Что ж ты сидишь в темноте, двойку получила?

- Хотя бы и кол, - ответила Тамара, не глядя.

Ирина подошла ближе:

- Да ты не заболела ли?

- А хотя бы и умерла. Тебе-то что?

Ирина внимательно поглядела на неё, взяла со столика стеклянный кувшин, чтобы налить свежей воды, и вышла.

«И свет не погасила», - с досадой подумала Тамара, но сама не встала. Не хотелось двигаться, не хотелось шевелиться. Пусть горит.

А ведь и девочки, её подруги, не очень-то настаивали, чтобы выставку делать вместе. Не очень-то приставали к Тамаре. А почему? Хотели посмотреть, как она выдвинется? Или как провалится? Это всё Сима Агатова. Она не любит Тамару, завидует ей…

«Завидует? - тут же прервала себя Тамара. - А почему она будет мне завидовать? Чему? Что я всегда сижу одна и не знаю, что мне делать?»

Тамара чувствовала себя глубоко несчастной и, насупясь, глядела куда-то в одну точку. Хоть бы умереть, раз она не нужна никому на свете!

Хлопнула дверь: пришёл отец. Вот он раздевается, вот он заглянул в столовую.

- Антонины Андроновны нет?

- Нету! - ответила из кухни Ирина. - Велела обедать без неё. Накрывать?

- Накрывай, - ответил отец и прошёл в свой кабинет.

«А про меня и не спросил даже!» - не то усмехнулась, не то всхлипнула Тамара.

Но что это с отцом? Он открыл дверь и громко позвал Ирину.

- Кто трогал мои журналы?

Ирина не знала, кто трогал журналы. Она их не трогала. Отец большими шагами вошёл к Тамаре. Тамара выпрямилась. В руках у отца трепетали истерзанные ножницами страницы журналов.

- Эго ты сделала?

Тамара со страхом поглядела в его чёрные гневные, окружённые тенью глаза. Сознаться? Отказаться?

- Ты зачем трогаешь мои вещи? Зачем ты трогаешь без спросу, а?

- Я спросилась… - ответила, запинаясь, Тамара. - Мама сказала: можно.

- Ах, мама сказала «можно»! - отец принялся ходить взад и вперёд. - Но вещи-то не мамины? Может, следовало бы у меня спросить, можно ли? И зачем, для чего нужно было гак всё изуродовать, для какой прихоти? Такие нужные мне журналы!

Тамара вдруг успокоилась.

- У тебя спросить? - сказала она. - А где я тебя вижу? То на заводе, то в кабинете на запоре… У тебя спросишь, да!

Видно, отец уловил в голосе Тамары какую-то особую, горькую интонацию, потому что он остановился и внимательно поглядел на неё.

- А я не для прихоти изуродовала, - продолжала Тамара, - мне нужно было. Для пионерского поручения, для выставки… По сельскому хозяйству…

- Ну, и ты сделала выставку?

Голос отца звучал уже гораздо мягче, и гневный огонь в глазах погас.

- Сделала, - ответила Тамара, - только… не так. Не сумела. Провалилась - вот и всё.

- С кем же ты советовалась?