Пионер, 1954 № 07 - [6]

- Ни с кем.

- Но почему же ты не посоветовалась со мной? - опять загорячился отец. - Ты же знаешь, что я интересуюсь сельским хозяйством, что я собираюсь в МТС ехать!

Тамара покачала головой:

- А я и не знаю ничего… Как будто ты когда-нибудь со мной разговариваешь! Вот с Зиной Стрешневой отец всегда разговаривает. А ты… Только ругаешься… да кричишь… да уходишь и запираешься!…

Голос Тамары прервался. Она замолчала: гордость не позволяла заплакать при отце. Пусть не думает, что это для неё так уж важно.

Но отец видел, как это важно для неё и как ей больно. Он потупил глаза, брови его сошлись. Он сел к письменному столу и задумался. Тамара, также насупясь, молчала. Ирина заглянула в комнату и незаметно скрылась.

«Сидят, как два воробья, нахохлились, - подумала она. - А как похожи-то друг на друга!»

- Ты говоришь, я запираюсь, - после угрюмого молчания сказал отец, - не говорю с тобой. Ну, а ты-то хоть раз пришла ко мне с чем-нибудь? А?

Их глаза встретились.

- Да! - Тамара снова перешла в наступление. - А в Новый год я одна была! Во всём доме! Хорошо мне было, по-твоему?

- Наверно, плохо! - сочувственно сказал отец. - Но неужели ты совсем одна была?

- А! Вот ты и не знаешь ничего! Очень нужны мне всякие шёлковые платья! А я всё одна да одна! Посоветуйся с гобой! А если бы посоветовалась, то выставка не провалилась бы! Посоветуйся с тобой, как же!…

Тамара вдруг расплакалась. Отец подошёл, смущённо и неловко погладил её по густым рыжеватым волосам.

- Ну, ладно, ладно, - виновато заговорил он, - ну, теперь мы договорились с тобой. Мы с тобой теперь всё поняли, правда? Всё теперь поняли. Оба мы виноваты… и оба не виноваты… правда? Ну, я, может быть, побольше виноват. А?

Тамара утёрлась концом чёрного школьного фартука. И, взглянув на отца, усмехнулась сквозь слёзы.

- Не знаю, кто больше, - сказала она, - только ты… не уезжай в МТС. А если уедешь, мне опять одной быть?

Отец задумчиво посмотрел на неё.

- Вот какое дело-то, - он обращался к ней, как к взрослой. - Я, пожалуй, всё-таки поеду. А ты пересмотри-ка себя. Если хочешь, давай вместе пересмотрим. Почему ты одна? Почему у тебя нет верных друзей? Все другие плохие, одна ты хорошая? Так не бывает. Если у человека нет друзей, это очень опасно. Такой человек должен хорошенько посмотреть на себя самого: а может, это я плоховат, что людям со мною и скучно и холодно, что людям не хочется придти ко мне, что людям всё равно, трудно мне или легко? А может, это я сам такой холодный и равнодушный, так и люди платят тем же? Горячий, внимательный, добрый к людям человек никогда не остаётся один. Никогда! Приглядись-ка ты получше к себе. Приглядись, я тебе советую.

Тамара молчала.

- А насчёт МТС, видишь ли, какое дело… - продолжал отец. - Я уже подал заявление. И согласие получил. А ты летом ко мне приедешь? Правда? А? Приедешь? Вот уж тогда какую угодно выставку по сельскому хозяйству сделаешь. И не провалишься, ни за что не провалишься! Ну? Приедешь?

- Приеду, - со вздохом ответила Тамара. И добавила, жалобно заглядывая отцу в глаза: - Папочка, прости меня за журналы!

БАБУШКИНЫ СКАЗКИ

Первое, что сделала бабушка Устинья, поселившись в квартире Стрешневых, - это повесила в спальне икону.

Изюмка вечером увидела в углу тёмное лицо с яркими белками глаз и выбежала оттуда с криком. Зина вздрогнула и сделала кляксу в тетради.

- Ну, что ты, Изюмка! - Зина обняла сестрёнку, прижавшуюся к её коленям. - Чего испугалась?

- Картинка страшная!… - Изюмка показала рукой на дверь спальни.

- Картинка! - бабушка сдвинула на лоб очки и опустила чулок, который штопала. - Да нешто это картинка? Это лик божьей матери-троеручицы… Ох, греховодники, ничего-то они не знают!

Антон поднял голову от задачника:

- У неё три руки, да? А как же это?

- Ты решай, решай, Антон, - остановила его Зина. - Когда сделаешь уроки, тогда и разговаривай.

Но тут вмешалась Изюмка:

- А разве три руки бывает?

- Никогда не бывает, - ответила Зина.

- У бога всё бывает, - возразила бабушка, задетая уверенным тоном Зины, - он всемогущий и вездесущий.

Антон, подпершись рукой, уставился на бабушку загоревшимися глазами:

- Какой вездесущий?

- А такой, - бабушка начала объяснять очень охотно. - Это значит, что он везде - и всё на свете видит, и всё на свете слышит, и всё знает, и всё может. И вот ты сидишь и уроки учишь, а он знает. И о чём ты сейчас думаешь, он тоже знает.

- Бабушка, - вмешалась Зина, - а он знал, как фашисты в наши дома бомбы бросали?

- А нешто не знал? Он всё, батюшка, отец небесный, видел.

Зина сердито усмехнулась:

- Вот так отец! В людей бомбы бросают, а он сидит да смотрит!

- А, значит, так надо было. Испытание посылал. Пути божий неисповедимы. На всё его святая воля. А без его воли и волос не упадёт с головы! Так-то.

- Значит, и все плохие дела тоже по его воле делаются? - Зина начинала горячиться, - Вот я сейчас возьму да изобью Изюмку ни за что, значит, божья воля будет? Или дом подожгу?

- Ну, бог тебя и накажет.

- Но, бабушка, - закричала Зина, - за что же он будет меня наказывать, раз всё по его воле делается? Это нечестно. Значит, он сам решит, пусть Зина отколотит Изюмку, а потом сам же за это и накажет!