Пифагор - [110]

Проводив Ксенофана к кораблю, Гиппас вернулся в храм Муз.

   — Друзья! — обратился он к ученикам. — Дав вам возможность выслушать Ксенофана, я преследовал цель сопоставить два учения. Вы, должно быть, заметили их общие черты — обращённость к космосу, неприятие эллинских представлений о богах, навеянных мифами. Сильная сторона Ксенофана — это критика мифов. Их неприятие привело его к идее о космосе, наделённом божественным сознанием, и это противоречит всему тому, чего достиг в своих изысканиях и прозрениях Пифагор. Ведь если космос — божество, совершенно отличное от человека по облику и сознанию, несовершенному человеческому уму незачем заниматься науками. Пифагор, в отличие от Ксенофана, не считает нужным опровергать рассказы о богах. Он своими опытами и своими исследованиями выбивает из-под них почву. Для нас, акусматиков, Пифагор — не бог, не чудотворец, а величайший наблюдатель природы, ведь так он называет сам себя, уверяя, что пришёл в мир ради наблюдения и приобретения знаний.

Помолчав немного, Гиппас подошёл к сфере и повернул её так, что она обратилась к ученикам тремя материками.

   — Сегодня у нас земная география, преобразованная Пифагором в науку, так же как арифметика, гармоника и астрономия.

Дориэй

Мог ли думать Килон, что вестником удачи станет для него сторож в гавани, известный всему городу под именем Пиявка? Он попался ему на пути к Сирису, где был разбит лагерь кротонцев.

Растопырив руки, старик лепетал:

   — Самояны! Самояны, как тогда. Два паруса... Свинки на высоком носу...

Взглянув в тёмное, сморщенное, словно ссохшееся от солнца лицо с заплывшим глазом, Килон проговорил брезгливо:

   — Иди проспись. Привиделось тебе. Не поднимутся самояны со дна, а новых не строят — некому и незачем.

   — Они самые! — не унимался старик. — В тот год, когда Демокед нас покинул, я снадобьями торговал. Самояны гавань заполняли. Зимой же их на сушу вытаскивали. А теперь их только три.

Утомлённый старческой болтовнёй, Килон повернулся и, схватившись за голову, почти бегом бросился к гавани.

Корабли со снятыми парусами уже покачивались у мола, и по сходням спускались люди в шлемах с перьями.

Прошло ещё немного времени, и Килон стоял уже рядом со спартанским вождём, пытаясь выяснить, что привело его в город.

   — Плыву в Сикелию, — сказал спартанец.

   — А самояны откуда у тебя?

   — С той поры, как Самос осаждал.

Поняв, что перед ним Дориэй, Килон оживился.

Мгновенно в памяти всплыла вчерашняя стычка в совете, когда вновь Пифагору удалось настоять на своём. «Хорошо же, — со злорадством подумал Килон, — ты воображаешь, Пифагор, что одержал надо мной победу, добившись включения в наше войско жалкой кучки беглецов. Посмотрим, как ты запоёшь, узнав, что на моей стороне будут сражаться непобедимые спартанцы».

   — А что ты потерял в Сикелии? — спросил он Дориэя.

   — Там есть гора, где мой предок Геракл победил Эрика и предупредил, что Гераклиды вернутся за наградой. Вот я и возвращаюсь.

   — А у нас в Кротоне нет храма Геракла, — пояснил на всякий случай Килон. — Мы — ахейские поселенцы. А Эрик — место славное, и вид с него открывается дивный. Но ведь там крепость кархедонцев.

В глазах спартанца что-то сверкнуло, и его словно бы высеченное из камня лицо утратило неподвижность.

   — Там храм Афродиты, — сказал он.

   — Танит, — поправил кротонец. — И городок элимов. Его кархедонцы в крепость превратили года два назад. А ты откуда путь держишь?

   — Из Ливии. Там близ Кирены наша колония была. Кархедонцы натравили на нас чернокожих. Пришлось уходить.

   — Осада — дело долгое, — продолжил Килон. — А места на Эрике безлюдные, без припасов не обойтись. И мог бы ты от нас не с одной водой уйти.

   — А что требуется?

   — На нас напали сибариты.

   — Слышал я о них. Они тёплой водой моются и щеголяют в гиматиях, расшитых золотом.

   — Вот-вот! — подхватил Килон. — У них агора замощена серебряными плитами, и вино в дома из гавани по трубам подают. Воины они никчёмные. Давай договоримся о цене.

Пляшущие кони

Всю ночь спартанцы и кротонцы двигались двумя колоннами к Сирису. Ночь была безлунной. Дориэй, как и тогда на Самосе, надеялся скрытно подойти к стенам. И если враг прячется где-нибудь по пути, напасть и гнать к воротам и ворваться по его стопам в город. Осада Дориэя не устраивала. Ведь его ждала Сикелия и гора Эрик, которую ему, как потомку Геракла, обещали его будущие подданные элимы.

К рассвету перешли Сирис вброд.

На пограничной реке, которая когда-то, как рассказал согражданам покойный Милон, приветствовала Пифагора, сибариты столкнулись с железной фалангой спартанцев.

Сразу по тому, как фаланга двигалась к реке, Телис, командовавший пехотой, понял, что перед ним не кротонцы, и приказал повернуть назад.

Видя, что врага нет, Дориэй разрешил воинам омыть разгорячённые ходьбою лица. И в это время послышался топот копыт. Из-за леса выскочил первый конный отряд сибаритов, за ним — второй, третий.

«Сколько же их!» — с ужасом думал Дориэй, давая воинам команду отступать.

Находившиеся слева от него кротонцы дрогнули. Стало слышно бульканье воды. На правом берегу оставалась небольшая кучка людей, двое из них — с флейтами. Это были беглецы из Сибариса, принятые в кротонское ополчение.