Пифагор - [112]

Произнося речь, он, казалось, не слышал враждебного шёпота, а оказавшись на полупустой улице, не заметил, что за ним на некотором расстоянии крадётся какой-то человек в чёрном гиматии с капюшоном.

В закатных лучах показавшийся в отдалении дом Милона утратил обыденность и словно бы вырос. «Так меняются люди перед кончиной», — почему-то подумалось Пифагору.

Вдруг послышался какой-то звук. «Что он мне напоминает? Резец отца, проводящий по камню борозду? Гомон кузнечиков? Рыдания уносимой Аполлоном Окирои? Бормотание волн? Шум разрезающих пространство светил? Или что-то звучит во мне, предупреждая о мраке?»

Резко повернувшись, Пифагор зашагал к городским воротам, но звук не прекращался. Он изменил направление, уже исходя не от дома, а от чего-то стоящего на пути. Впереди был проулок. Пифагор зашёл за угол и замер. Звук приближался. Пифагор поднял два кулака и, едва человек в чёрном стал виден, обрушил их на голову незнакомца. Злоумышленник свалился замертво. В едва слышный звук мягкого падения тела вошёл звон ударившегося о камни клинка.

Признание

Не шевелясь, с закрытыми газами, Мия ощущала беспокойство лежавшего рядом Гиппаса. Она чувствовала, что он тоже не спит. Он явился поздно и, не спросив, против обыкновения, как прошёл день, ни к чему не прикоснулся за столом. Таким далёким она его ещё не знала.

   — Сегодня, — неожиданно произнёс он, поворачиваясь к ней, — я встретил Никомаха. Это посейдонец, проделавший с самосскими кораблями весь путь до Кротона. Оказывается, в тот месяц и день, когда я находился в Посидонии, через неё проходил и мой учитель. И это его я видел в гавани, приняв за рыбака. Я тебе не решался сказать, что моим учителем был Пифагор.

Мия нежно прикоснулась к плечу мужа.

   — Я об этом догадывалась.

   — Ведь я самовольно покинул храм Муз, — вновь заговорил Гиппас, захлёбываясь от волнения. — Прошёл слух, что Учитель проклял меня и распорядился поставить кенотаф[80]. Это оказалось ложью. Теперь мне стыдно, что я скрывал от тебя правду. Со слов Никомаха мне стало известно, что Пифагор знает о твоём посещении храма Муз...

Странная история. Кто-то из учеников вырезал статую Музы, и Учитель понял, что это ты, по сходству с твоей матерью. Но никто ещё, кроме Никомаха, не знает, что ты со мною. Я просил его держать это в тайне.

   — Хочешь, отправимся к нему? Ведь ты спас меня, и он должен понять...

   — Нет! Нет! — застонал Гиппас. — Однажды он уже закрыл глаза, не желая меня видеть... Не знаю, что делать... Конечно, я мог бы отпустить тебя с Никомахом, но боюсь. Сейчас там война.

   — Как?! На Кротон осмелились напасть варвары?

   — Да нет. Это кротонцы напали на Сибарис, а в самом городе смута.

   — Смута?! Но тогда нельзя медлить! — вспыхнула Мия. — Отцу нужна помощь! Всё остальное не имеет значения. Вставай же скорее! Мы должны отправиться в Кротон.

Гиппас прижал Мию к себе.

   — Не волнуйся. Нам незачем торопиться. Я же ещё не сказал тебе, что мы уже всё обсудили с Никомахом. Он направляется в Кротон и не оставит друга в беде.

Мия заплакала.

   — Тогда тем более я должна быть с отцом. А ты, если хочешь, оставайся! Между прочим, если ты боишься встречи, необязательно показываться на глаза, но не прийти на помощь...

Гиппас решительно спустил ноги на пол.

   — Конечно же ты права. Как я сам не подумал! Бежим же! Мы ещё успеем к утру добраться до Таранта на лошадях. Прости, я промолчал о том, что Никомах уговаривал меня присоединиться к нему и сказал, что не будет спешить с отправлением.

Тарант

   — Какое великолепное зрелище! — воскликнул Мардоний, когда корабли, обогнув мыс, приблизились к молу. — И как хорошо, что город стоит прямо у моря!

   — Как все молодые эллинские города, — проговорил Демокед. — Некогда старались строить на расстоянии от берега. Вспомни Афины, Мегары и так поразивший тебя Коринф.

   — Да. Пришлось добираться по жаре пешком. И чем ты объяснишь, что в старину держались подальше от моря?

Великий Врач пожал плечами:

   — С медицинской точки зрения это оправдано. Излишняя влажность и возможность занесения повальных болезней с кораблей. Что касается военной стороны, выгод или неудобств, судить не мне.

   — Ты назвал этот город молодым, но он занимает весь полуостров, — проговорил Мардоний, не отрывая взгляда от берега.

   — Приморские города растут быстро. К тому же и первыми обитателями Таранта были рабы, а их всегда больше, чем свободных.

   — Так это город рабов?! — воскликнул Мардоний.

   — Полуилотов, — пояснил Демокед. — Когда спартанцы вели войну с мессенянами — а война была нелёгкой, — они надолго покинули своих жён. Должен тебе сказать, что по своей природе женщины страдают от отсутствия эроса больше мужчин. Мне приходилось не раз сталкиваться с женскими заболеваниями, возникшими на этой почве. Одним словом, когда спартанцы вернулись на родину с победой, почти у каждого в доме было по младенцу мужского или женского пола. Следует иметь также в виду, что спартанцы живут по законам своего древнего царя Ликурга и не совершают ничего, что бы им противоречило. Законы Ликурга предписывают убивать слабых или увечных младенцев, что спартанцы и делают. Дети же, рождённые от илотов, были, как назло, здоровыми и сильными и приветствовали входивших в дома спартанцев лепетанием «па-па».