Пифагор - [109]

   — Ну нет, — возразил перс. — Для этого пролив должен быть вдвое уже, но я не позавидую наварху, который осмелился бы ввести сюда тяжёлые корабли. А что за холмистый берег слева?

   — Прославленный остров Саламин.

   — Чем прославленный?

   — Соперничеством между Афинами и Мегарами. Всего полвека назад Саламин принадлежал Мегарам, к которым мы сейчас плывём. Представь себе, что ощущали афиняне, зная, что их отделяет от враждебного им города эта узкая полоска воды.

   — Представляю. Но почему эти города враждуют?

   — О, это длинная история. Если я её начну, то едва успею закончить до высадки, если ты, конечно, не прикажешь убавить паруса.

   — Ну всё же, если коротко.

   — Прежде всего Афины и Мегары — соседи, и этого одного бывает достаточно для вражды. К тому же мегарцы — дорийцы, а афиняне — ионийцы, родственные тем городам Азии, над которыми властвует твой и мой повелитель. Мегары, меньшие по размеру, чем Афины, имеют множество колоний. Поэтому, глядя с материка на остров, афиняне вспоминали о том, как мегарцы мешают им в Сикелии — там их колония Мегара Гиблейская — и на Понте, где их колония Гераклея, сама имеющая колонии.

   — На Таврике Херсонес, — оживился Мардоний.

   — И это всё, — продолжил Демокед, — разожгло неприязнь. Одно время она достигла такого накала, что афиняне постановили казнить каждого, кто упомянет вслух Саламин. И тогда поэт Солон, притворившись безумным, прочитал о Саламине стихи:

Все горожане, сюда! Я торговый гость саламинский,

Но не товары привёз, — нет, я привёз вам стихи.

На Саламин! Как один человек за остров желанный

Все ополчимся! С Афин смоем проклятья позор!

Это было подобно разряду молнии.

   — Прочитал стихи! — расхохотался Мардоний. — И зачем тогда ему было притворяться безумным? Разве афинянам не известно, что тот, кто говорит стихами, безумец?

   — Твоим замечанием, Мардоний, ты лишил себя возможности услышать стихи Солона до конца и понять, что Солон высказал с необыкновенной проникновенностью истину, лежащую на поверхности и доступную пониманию каждого, разумеется, афинянина. Живя на Самосе, я там познакомился с мегарцем Эвпалином, и он, изъясняясь прозой, высказал суждение, противоположное тому, что вещал Солон.

   — Я где-то слышал имя Эвпалин.

   — Ещё бы не слышал! — воскликнул Демокед. — Ведь это он обещал Дарайавушу перебросить через пролив мост, но сам не успел осуществить свой замысел.

   — Так вот оно что... — протянул Мардоний. — Дарайавуш рассказывал об этом человеке, удивляясь тому, что за такой труд он не потребовал от него ни города во владение, ни корабля, нагруженного золотом. Теперь я понял — им руководила ненависть к афинянам, и я расскажу об этом нашему повелителю и объясню ему, что знать об отношениях яванов между собой не менее важно, чем о расположении проливов, направлении ветров и устройстве гаваней.

   — А вот и показались Мегары, и тебе уже поздно убавлять паруса.

Мардоний улыбнулся:

   — Ты прав. Уже пора готовить якорные камни.

В Метапонте

Сухопарый, остролицый, Ксенофан стоял перед кафедрой, словно бы что-то припоминая. Ученики пожирали глазами странствующего софоса — так его называли многие. Со слов Гиппаса, находившегося тут же в лесхе, они знали, что его гость также и поэт, высмеивающий в элегиях косность и невежество эллинов и варваров.

С элегии Ксенофан и начал:

Если бы руки имели быки, или львы, или кони,

Чтобы творить изваянья, как люди,

Кони б тогда на коней, а быки — на быков бы похожих

Образы рисовали богов и тела их ваяли

Точно такими, каков у каждого собственный облик.

Сделав паузу, он продолжил:

   — Вот что я написал после многих странствий, заметив, что у эфиопов боги чёрные, с приплюснутыми носами, а у фракийцев — рыжие, голубоглазые. И этих-то, с позволения сказать, богов люди считают могущественными и, добиваясь их милости, приносят им лучшее, что у них есть. Само их множество, что бы мне ни возразили, не согласуется с могущественностью: ведь если бы даже богов было всего лишь двое, они не были бы могущественными, ибо один должен был бы подчиниться другому. Бог не только могуществен, но и безупречен. А вспомните, какими изобразил богов иониец Гомер. Какими только пороками он их не наделил, уподобив людям! Но даже если принять его россказни за клевету на богов, нам для рассмотрения достаточно и повсеместно господствующего мнения, что одни боги рождают других. Утверждающий это, на мой взгляд, — нечестивец. И такой же нечестивец тот, кто уверяет, будто мир, подобно камню, не имеет сознания, не видит, не слышит, не чувствует. Вот из другой элегии:

Есть один только бог, меж богов и людей величайший,

Не похожий на смертных ни обликом, ни сознаньем.

Этот бог — беспредельный мир, который некоторые называют космосом. По своей форме он шарообразен. У него есть центр и периферия, все точки которой отделены от центра одинаковым расстоянием. Часть бога-мира — и Земля, которую населяем мы, наделённые сознанием. Откуда бы оно взялось у нас, если бы его был лишён окружающий нас мир?! Бог не просто видит и слышит, он обладает вернейшим слухом и зрением, позволяющим ему управлять миром наилучшим образом...