Пифагор - [111]

«Слабаки, — подумал Дориэй. — И стоило из-за таких в дело ввязываться!»

Всадники между тем развернулись в два длинных ряда. Кони как на подбор. Первый ряд — из белых коней, второй — из вороных. Сверкало оружие и доспехи. По данной кем-то команде всадники вскинули пики. Сейчас они сомнут всё на своём пути и втопчут в землю...

И в это время послышались напевные звуки. Храбрецы бесстрашно дули во флейты, словно их не пугала стремительно несущаяся лавина копыт, конских грудей, голов и занесённых для броска пик.

«Безумцы! — подумал Дориэй. — Кому дают команду эти люди? Ведь кротонцы едва их уже слышат».

Но что это?! Кони сменили галоп на шаг, и не на простой. Они картинно поднимали ноги и медленно их опускали на землю, не обращая внимания на всадников, пытавшихся ударами пик прекратить пляску. Животные, подчиняясь одной музыке, словно сами были увлечены тем, что им так хорошо удаётся то, чему их учили. Несколько коней поднялись на дыбы и скинули на землю своих лишённых слуха седоков.

И тут Дориэй крикнул:

   — В ногу!

Грозный спартанский строй двинулся вперёд. Спартанцы запели:

Так как потомки мы все необорного в битвах Геракла...

Флейты, уловив новую мелодию, её подхватили.

Дориэй повернул голову.

«Да кротонцы ли это? — подумал он, глядя на флейтистов. — Не братья ли это Диоскуры, пришедшие нам на помощь и не давшие бесславно погибнуть на чужбине?!»

Противостояние

Килон поднялся на возвышение. Низкорослый и щуплый, он казался рядом с рослыми воинами пигмеем. Доспехи же придавали ему ещё большее сходство с жабой.

   — Граждане! Члены совета! — выкрикнул он, брызжа слюной. — Мы победили! Те, кого мы боялись столько лет, разбиты, и нам предстоит решить их судьбу. Мы можем наложить на сибаритов дань. Но даже если мы заберём у них всё и оставим голыми, они поднимутся и разбогатеют вновь с помощью своих могущественных друзей — тирренов и милетян. Такая победа, которой мы добились, даётся только раз, и надо ею воспользоваться, чтобы уничтожить врага раз и навсегда. Вы спросите — как это сделать. Ведь разрушение такого города потребовало бы много времени и сил. И я вам отвечу. Вспомните, как Геракл выполнил задание Эврисфея по расчищению авгиевых конюшен. Он пустил на них реку. Дадим же работу Сирису и Кратису. Направим их на Сибарис. Пусть они его разнесут, как навоз, и покроют своим песком, чтобы, если и останется имя Сибариса, никто бы не мог отыскать его места.

Восторженный рёв заглушил последние слова.

Когда всё стихло, Килона сменил Пифагор. Никогда он ещё не был так красив, как в тот запомнившийся всем день. Если бы не седая шапка волос, его можно было бы принять за юношу. Лицо светилось благородством, глаза — умом.

   — Только что, кротонцы, — начал Пифагор, — проходя по агоре, мимо статуи Милона, я ощутил на себе его неподвижный взгляд и остановился. Я вспомнил тот далёкий день, когда, возвращаясь из Сибариса, мы с ним отдыхали на берегу Сириса перед тем, как его перейти и услышать «Хайре, Пифагор». Хочу вам сказать, что я был удивлён не менее Милона, и не тем, что меня приветствовала река. Я терялся в догадках, почему она приветствовала именно меня, чужеземца, не успевшего ещё ничего сделать для этих мест, а не того, кто их прославил. И только теперь я понял, отчего удостоился этой чести, и буду пока говорить не в защиту Сибариса, а в защиту реки, которую вы хотите сделать убийцей города.

Нестройные крики прервали и заглушили речь.

   — Я вижу по всему, — продолжил он, — что вас удивляют мои слова, что в вашей нетерпеливой мстительности вы забыли, что каждая река — могущественное божество, подчинённое собственной, а не чьей-либо воле. Это хорошо понимают ромеи, в землях которых я недавно побывал. Для них величайшее преступление не только сдвинуть ручей с его места, но даже проложить через него сбитый гвоздями мост. Через могучую реку Тиберис они, зная нелюбовь её божества к новшествам, соорудили деревянный мост, не осквернив его воды железом. За безопасностью рек там наблюдают особые жрецы, которых они называют понтификами, что в переводе на наш язык означает «мостоделатели», и под их властью состоят все остальные священнослужители.

Но оставим ромеев с их обычаями. Милон был не только самым сильным человеком на земле, но и мудрецом. Однажды я его спросил, в чём причина его побед, и вы знаете, что он ответил? «В моих противниках. В соперничестве с ними я стал первым». И он мне перечислил каждого из тех, с кем состязался в Олимпии, Немее, на Истме и в Дельфах. Вам же, кротонцы, мало того, что вы одержали победу. Вы хотите уничтожить своего противника, да так, чтобы потом никто не мог отыскать даже места, где когда-то стоял город. И вы думаете, что этим обеспечите себе безопасность? Да нет! Вспомните, что стало с Микенами после гибели Трои. К тому же сибариты — такие же эллины, как и вы, и так же, как вы, они живут на чужой земле. Вашему общему счастью и богатству завидуют те, кого вы называете варварами.

Вздохнув полной грудью, он закончил:

— Я призываю вас, кротонцы, остановитесь, пока не поздно! Дайте рекам течь там, где они хотят, а сибаритам жить там, где жили их предки.