Петру Гроза - [65]

Машина тормозит у подъезда дворца Стурза.

Вначале меня вводят в бывший парадный зал, сейчас это просто приемная. Но позолоченные скульптуры и картины не убраны. После короткого ожидания приглашают в кабинет начальника канцелярии министра. Молчаливый полковник предлагает кресло. Затем и сам торжественно садится за свой письменный стол. Молчим. Говорить друг другу нечего. Стрелки часов бегут. Адъютант сообщает, что прибыл еще кто-то. Шагая медленно и чинно, появляется галантный священник с отличительными знаками высокого церковного звания. Серая ряса, холеная борода. Весь излучает благополучие и довольство. Это архимандрит Галактион Гордун. Вошел к министру, просидел у пего довольно долго и вышел таким же ясным и довольным.

Наконец вводят и меня. Министр, генерал Попеску, — человек небольшого роста, предупредительный, старающийся представить вещи в довольно благожелательном свете. Напоминает, что знал моего отца, когда-то лечился вместе с ним на водах в Ардяле.

Затем снова под стражей меня увозят и помещают в известную уже читателю клетку».

В это самое время Грозе еще не были известны причины «предупредительности» господина министра внутренних дел. Разумеется, она не объяснялась совместным пребыванием на водах генерала Попеску и священника Адама Грозы. В стране началось движение за освобождение Петру Грозы. На имя короля поступали послания видных писателей, ученых, общественных деятелей. Заточенный в лагерь для политических заключенных Тыргу-Жиу «красный принц» Скарлат Каллимаки начал массовый сбор подписей под требованием об освобождении Грозы. Эти действия направлялись руководством румынских коммунистов, которое умело использовало благоприятную обстановку, созданную успешным наступлением Красной Армии и приближением ее к границам Румынии.

Вскоре после свидания с министром внутренних дел Грозе разрешаются прогулки во дворе тюрьмы. Он быстро шагает из конца в конец небольшого дворика, двое солдат, сопровождающих его, не выдерживают темпа «господина министра», задыхаются и орут:

— Куда вы торопитесь?! Ходите медленнее!

Гроза смеется над ними. Спрашивает:

— Что бы вы, ребята, сделали, если бы вас заставили идти за мной к вершинам горы Девы, к крепости?

Гроза — старший по возрасту узник тюрьмы. Его известность в стране заставляла надзирателей и других тюремщиков хвастать тем, что вот, мол, кого они сегодня проводили к умывальнику, кому давали бурду из общего ведра. Некоторые старались хоть как-то облегчить тюремный режим. Вот и на этот раз надзиратель разрешает Грозе идти к полякам под присмотром конвоя. После возвращения в камеру Петру Гроза записывает в дневнике.

«6 января

Поляками владеет желание жить свободными на этой земле, радоваться ее красотам и дарам, видеть над головой небо, солнце, звездные ночи, радоваться огню своего очага, разделять теплоту семьи… Тихо, под сурдинку тюремного порядка зарождается мелодия, песня, которая объединяет в единый хор всех поляков. Мелодия эта затрагивает все струны исковерканных, жаждущих жизни сердец, облегчает душу, подымается к небесам, зовет».

Уже став премьер-министром Румынии, Петру Гроза поехал с дружеским визитом в Польшу. Он попытался разыскать своих знакомых по Мальмезону, но никого не нашел в живых. Польские борцы лежат неподалеку от Варшавы, на кладбище Пальмири, там огромный лес крестов, а у входа надпись:

Легко говорить о Польше,

труднее работать для нее.

Еще тяжелее умереть за Польшу,

но самое страшное — страдать за нее.

Петру Гроза возложил венок у этого леса крестов погибших и вспомнил слова той давней песни, услышанной в Мальмезоне:

Iak to nа wojence ladnie,

Kiedy ulan z konia spadnie…[49]

«8 января

Утро. Я первым вышел во двор и решил быть последним, когда нас снова погонят в камеры. Сквозь темные облака просматриваются куски голубого неба. Смотрю на них, и кажется, что прошел целый век с тех пор, как я не видел чистого неба. И тут показывается в полном своем сиянии солнце… Арестованные, оживленные игрой света, живо приступают к очистке двора от снега. Кто владеет лопатой, а кто совсем не умеет держать ее в руках. И это многих забавляет. Но хорошее настроение не имеет права задерживаться надолго в обиталище отлученных от мира и от общества. Оно только показалось, тайком проникло сюда, для того чтобы его тут же схватили и выгнали вон. Часовой орет надрывно:

— Все немедленно по камерам!..

Двор опустел. Лопаты торчат из кучи снега, как обрубленные кресты.

Двери камер закрываются в прежнем порядке, никто уже не покидает своих клеток, и снова наступает тяжкая тишина, в которую погружается все здание. Может быть, ожидается прибытие новой партии арестованных, которых никто не должен видеть?»

«9 января

Снова воскресенье. Где-то за стенами тюрьмы колокола зовут верующих к молитве. Верующих ли?

Закрываю глаза и вижу сейчас всех, кто вошел под сень этих великолепных церквей в чистой и праздничной одежде. Слежу за ними, когда они покидают святой храм и приступают к своим обычным занятиям.

Не верю, чтобы хоть один вышел более справедливым, более человеколюбивым, чем когда вошел в храм проповеди всех добродетелей. Более того, мне кажется, что после этого каждый испытывает чувство удовлетворения оттого, что отдал и небесному отцу то, что нужно было ему отдать. И притом совершил и благодеяние, бросив в шапку нищего у входа несколько мелких монет…