Петровская набережная - [22]

Митя не знал, что и книжку об угрях, и последовавшие за ней книги — о гренландском ките, об особенностях мореходства в Атлантике в связи с течениями, об ураганах и морских бедствиях — Сережа десятки раз держал в руках, и именно по его совету эти книги теперь выдаются ему.

Митя об этом не знал, но вскоре стал догадываться. Догадка эта окрепла, когда как-то в качестве дополнительного задания на контрольной он получил от Глазомицкого такую задачу:

«Встречный ветер, дующий со скоростью 10 м/сек, уменьшает скорость движения судна, спускающегося по реке Миссисипи, на 1/7 его скорости. Рассчитать, на какую величину при подобном ветре изменится скорость движения судна в Гольфстриме, если изменение солености воды вызовет уменьшение осадки судна и лобовое сопротивление надводной части возрастет на 3 %».

Догадка перешла в уверенность, когда однажды полковник Мышкин остановил Митю в коридоре.

«Да, кстати, Нелидов… — пробасил он. — А почему бы вам, батенька, не поинтересоваться в ваших географических изысках и таким аспектам: Гольфстрим и советская литература? Ведь хотя бы сутки, но в водах этого течения плыли Горький, Маяковский, Есенин, Ильф с Петровым? А? Ну что, батенька, молчите? Не думали над такой темой?»

Из чего Митя узнал, что отступать ему некуда.

Коля Ларионов

У Коли Ларионова отец был вице-адмирал, и поэтому каждый мог Коле сказать: «Я-то сюда сам поступил, не то что ты…»

Такое мог Коле сказать каждый, вернее, мог бы. Если бы Коля вел себя так, чтобы это ему сказать хотели. Воля Колькиного отца обычно материализовывалась в штабной «джип», который останавливался у парадного входа в училище. Значит, адмирал был проездом в городе и хотел видеть сына. Дожидаться субботы или воскресенья, когда их отпускали из училища, адмирал не мог. И за Колей посылали шофера.

Дежурный по училищу звонил в роту. Но Папы Карло вдруг на месте не оказывалось, все остальные офицеры тоже были при деле по своим взводам, и дежурный по училищу неизменно попадал на лейтенанта Тулунбаева. Тулунбаев ровным и звонким голосом отвечал в трубку, что увольнения ни для кого из нахимовцев сегодня нет, а значит, не должно быть и для Ларионова. Через некоторое время дежурный звонил опять и сообщал что-то такое, от лейтенант мрачнел, но ответ повторял тот же. А потом раздавался третий звонок, и, отвечая на него, лейтенант невольно застегивал крючок на воротнике кителя, но мрачнел еще больше.

«Есть, — говорил лейтенант. Так точно. Никак нет. Никак нет. Есть пять суток при части».

Лейтенант клал трубку и окидывал взглядом поджарых ротных старшин. Среди этой спортивной молодежи Лошаков напоминал ночного сторожа.

«Старшина Лошаков, — говорил Тулунбаев. — Объявите нахимовцу Ларионову, что за ним приехали от отца, и доставьте Ларионова к дежурному по училищу».

Адмирал мог найти время, чтобы повидаться с сыном, естественно, только к вечеру. К этому времени и приезжал за Колей шофер.

А у них в это время всегда бывала самоподготовка. Тихо, еще тише, чем на уроках, сидели с открытыми в коридор дверями все четыре взвода, и дежуривший по роте щеголеватый Седых на каких-то особенно тонких подошвах бродил от двери к двери, и если бы не чуть слышное серебряное позвякивание его медали Ушакова о медаль «За отвагу», то казалось бы, что коридор необитаем.

И тут в коридоре раздавалось топанье Лошакова. Лошаков входил в класс, и глаза всех двадцати восьми человек поднимались от тетрадок. Коля Ларионов сидел у самой двери. Проще всего, не привлекая лишнего внимания, было поманить Колю пальцем. Но Лошаков поступал иначе. Он, шаркая, проходил к самому окну и, заглядывая для чего-то в темное стекло, громко говорил: «Нахимовец Ларионов, за вами от отца… вон машина там стоит…»

При этом Лошаков еще внимательнее вглядывался в окно, словно хотел удостовериться, что машина еще не ушла. Когда он поворачивался от окна, Коли Ларионова в классе уже не было.

И тогда по училищу начиналась беготня.

Митя Нелидов помнил, что еще в первые месяцы в училище рота наблюдала со двора, как два белых кружка — бескозырка Коли и фуражка Лошакова — мелькают все выше и выше по этажам черной лестницы. На втором этаже они почти рядом, на третьем — Лошаков в пяти шагах сзади, на четвертом — между ними, наверно, целый марш, а на пятый взлетает только один белый кружок.

Потом какая-то была беготня и на крейсере. Колька спрятался от Лошакова в темном закутке за мачтой, лампочка вывернута, и Лошаков пытается зажечь спичку. Колька прыгает в темноте около Лошакова и дует на спичку. Закуток круговой — из него можно выскочить в другую дверь.

«Нахимовец Ларионов! — хрипит Лошаков. — Я вас рукой вижу!»

Приказ, если он получен, должен выполняться во всю, так сказать, силу мускулов и резвость ног. Только над таким выполнением приказов никто не сможет посмеяться. Так что, когда они смеялись над тем, как Лошаков ловит Колю, они смеялись не над сутью военной службы, а просто над комичностью пары. Но комичность комичностью, однако Колька убегал от старшины действительно во всю прыть, и стань его бег даже чуть-чуть притворным — был бы Колька тут же пойман и отвезен к отцу. Но признать тогда в Кольке человека мог бы только тот, кто очень хотел это признать.