Петровская набережная - [24]

Прерваны уроки языков, физики, истории. Но История уже сама стоит у парапета.

Крейсер сразу установил и пустил в ход, качнув маятник, звуковой отсчет времени над набережной — и чередующиеся звуки горна, склянок и мегафонных реплик, переходящих в мегафонный звон, четко разлиновали их суточное время. То, что было не под силу паруснику, хотя и являлось, наверно, его мечтой, не составило труда крейсеру.

Крейсер пришел к ним налегке: из него уже вынули котлы, теперь же ему зацементировали днище, и он снова дал нормальную осадку, коснувшись дна реки. Борта крейсера еще раз прокрасили снаружи и изнутри. И парусник окончательно понял, что его сохранять не будут. На нем перестали бить склянки, никто больше не убирал его палубу, и даже мачты его, чтобы как-нибудь они не рухнули сами, однажды спилили заодно со старым деревом, которое уже давно всем мешало. Однако отдавать себя на дрова еще на плаву старик не хотел.

И он затонул. Он выбрал для этого глухую осеннюю ночь, когда дул не унимаясь ледяной восточный ветер, поднявший от Литейного моста высокую зыбь. Оба сторожа парусника рано ушли спать в береговую казарму, забыв завинтить низко висящий над водой иллюминатор.

Никто не видел, как старик уходил под воду: в ноябрьские ночи мало кто бродит по набережным Невы, а в этом месте и вообще никого не встретишь, потому что лежащая до Литейного моста квадратная миля разветвляющейся реки в этом городе вроде полюса холода. Сюда заглядывает холодное море. Может быть, так уместен тут океанский форштевень вставшего навсегда крейсера.

Бывший парусник затонул у стенки. Затонув, старик оборвал один из швартовов, а вторым, туго уходящим в воду, как бы строго указал плывущим мимо, что здесь под водой лежит то, что должно быть, пока еще это не убрали, обязательно обозначено и ограждено. А поэтому и навигационно значимо.

Старик прекратил свою старость сам, перечеркнув как излишнее печаль по себе тем, что оставил своим хозяевам небольшое количество необходимой и вполне конкретной работы.

«Аврора» заняла место у набережной. Цусима, октябрь семнадцатого, первые заграничные походы советских судов, затем оборона в блокаде, когда пушки крейсера стояли на суше на подступах к городу, — все это числилось за кораблем, было отмечено в документах, изображено на полотнах, занесено в учебники, описано в романах и стихах, сыграно на сцене, а сыгранное снято на кинопленку, но теперь судьба приготовила кораблю еще одну роль. Он стал городским монументом, и силуэт его наравне с силуэтом Адмиралтейского шпиля и Медным всадником стал символом города. Для тех же, кто перегонял суда по озерно-речной системе в Балтику, этот символ появлялся на пути еще и как огромный навигационный знак: «Глядите в оба штурмана и лоцманы: начинается Невская дельта. Ниже по течению рукава и острова!»

О Стрелке Васильевского острова с ее Ростральными колоннами говорят как о городском ансамбле уже два века, стрелки же Петроградской стороны до тех пор, пока там не встал крейсер, будто и не существовало. Теперь голубое здание и крейсер образовали здесь свой ансамбль.

Рота Мити Нелидова в этом ансамбле жила.

Голубой дом был уже ротой исследован. Торжественный синеизразцовый зал, кабинеты, санчасть, чердаки, лестницы, подвалы, а также все возможные фьорды и шхеры здания и двора были обжиты ребятами и учтены. Теперь Митя и его товарищи рвались исследовать крейсер. Уж они бы его облазили! Уж они бы раскопали такое, чего никто бы без них не раскопал! Уж они бы… Возможностей, однако, у младших рот было немного: пребывание их на крейсере ограничивалось уроками военно-морской подготовки.

— Смотрите внимательнее, Нелидов! Смотрите!

Высокий капитан второго ранга писал что-то флажками, но что он пишет, было не совсем понятно: высота стального подволока — так на корабле называется потолок — не позволяла руку с флажком выпрямить вверх полностью. «Ы-мы-ны…» — читал Митя про себя. Да что за чепуха! Вместо гласных одни «ы».

— Нелидов, что я написал?

— Какое слово прочли?

— Ы-мы…

— Ну, смелей!

— Да нет такого слова, товарищ капитан второго ранга…

— Говорите, что прочли!

— Ымыныны.

— Верно.

— Верно?? А что это значит, товарищ капитан второго ранга?

— Слово «именины» никто не слышал?

— Так оно же не так пишется!!

— Исказил специально. А то вы первый слог прочтете, а до остального догадываетесь. Но в флажных донесениях надо читать не дословно, надо читать добуквенно! Внимание! Все читаем! Ларионов, что прочли?

— Те-ле-нок… ТеленОк, товарищ капитан второго ранга!

— Правильно.

— А что это такое?

— Это ребенок коровы, нахимовец Ларионов.

До и после урока военно-морской подготовки на крейсере удавалось выкроить в общей сложности минут семь. Кто сказал, что за семь минут ничего не успеть? В эти несколько сот секунд Митя и его товарищи мгновенно расползались по крейсеру. Сколько тут было палуб! Сколько непонятного назначения отсеков! А где же машины? Главные машины?

«Выкинули? И правильно, — сказал Ларик. — Кому они нужны-то? Все, вечная стоянка».

В огромном освободившемся от машин зале сварщики заравнивали стальные заусенцы: тут планировалось устроить волейбольный зал.