Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны - [121]
Отклонение «коллективистских» списков имело место даже в 1920 г., в частности, на Адмиралтейском заводе, 1-й государственной словолитне, заводе «Петроград»[986]. Однако нередки были случаи, когда рабочие, отвергнув список РКП, отстаивали другой, куда также включали и членов комячейки[987]; голосование в данных условиях теряло свою остроту. Нередко допускалось голосование «смешанных» списков: в них были представлены, в той или иной пропорции, представители и от коммунистов, и от рабочих. Но во многих местах принимался все же исключительно партийный список, даже если прочие, как это было на Трубочном заводе в марте 1920 г., просто не допускались к рассмотрению. И почти везде во время выборов в Петросовет собрания единогласно принимали наказ Петроградского комитета РКП(б) избранным делегатам – оппозиционный маневр в таких условиях становился минимальным[988]. То инакомыслие, что еще проявляется в избирательных кампаниях 1919–1920 годов, трудно признать политическим – и не только потому, что мотивы решений тут крайне сложны и требуют разбора в каждом конкретном случае. Оно отражает скорее не политические, а групповые интересы. На Первом резиновом заводе, например, в декабре 1920 г. сами коммунисты агитировали против списка РКП[989]. Нельзя отрицать, что этот «аполитизм» во многом был искусственным – рабочие боялись открыто выступать, опасаясь репрессий. О ЧК они знали не понаслышке: общее собрание Ново-Адмиралтейского завода было вынуждено 14 декабря 1920 г. «после долгих прений» даже принять специальное постановление, в котором предлагается «заручиться с партийным комитетом коммунистов, чтобы каждому рабочему было возможно свободно обсуждать на общих собраниях вопросы порядка дня, так как были случаи, что после собрания вызывали некоторых товарищей в Чрезвычайную Комиссию, ибо после этого тов. рабочие на собрания не идут»[990].
Но одним лишь страхом всего не объяснить – происходило именно внутреннее «перерождение» общества. Изменялся его язык: люди постоянно употребляли политизированные лексические штампы, которые постепенно становились принадлежностью любого «низового» прошения или просто бытового действия. К этому языку привыкли – и уже пользовались им как специфическим «готовым письмом», отражающим ценностные ориентиры. «Готовое письмо, которому я вверяюсь, есть не что иное, как общественное установление; оно обнаруживает и мое прошлое, и мой выбор, оно снабжает меня историей, выставляет напоказ мое положение, накладывает на меня социальные обязательства, освобождая от необходимости сообщать об этом», – для описания предпосылок тогдашней «духовной революции» лучше воспользоваться данным определением знаменитого французского структуралиста[991].
Уже по ряду деталей, по случайно сохранившимся свидетельствам историк ощущает эту атмосферу психологического приспособления, массового «соглашательства» 1920 года. На заводе Барановского, как отмечал один из партийных инспекторов в мае 1920 г., коллектив РКП «месяца два стал пользоваться популярностью… после того как на собрание коллектива стали приглашаться беспартийные товарищи»[992]. Почти в то же время на Тентелевском химическом заводе, узнав о предстоящем созыве широкой конференции, передавали «большое спасибо тов. коммунистам, что не забывают своих товарищей – беспартийных»[993]. Даже жалобы становятся необычными: на 1-м лесопильном заводе рабочие, по словам партинструктора, «изъявляют недовольство, что у них нет собраний и никто не хочет с ними вести политработу»[994]. И на заводе взрывчатых веществ в январе 1920 г., после единогласно принятой резолюции с примечательными здравицами вождям, выразили желание, чтобы «приезжали ораторы для бесед с рабочими о текущем моменте»[995]. И еще подметим обязательность и тотальность политического ритуала – они еще слабо проявляются, но уже реально существуют. И потому, например, решение одного из заводов в мае 1920 г. «принять участие как в демонстрации, так и в параде всем без исключения и со знаменем»[996], безапелляционное, словно само собой разумеющееся – едва ли случайно, это зримый признак того будущего «коллективного» поведения, которое станет привычным в последующие годы.
И еще раз подчеркнем: политические акции не всегда осознаются таковыми в низах. Характерный пример – вербовка рабочих в партию в 1919 г., дело по тем временам очень нелегкое. Отказывались под разными предлогами, но никогда среди них не было политических. Можно отчасти принять последнее и за мимикрию, но вот что примечательно. Все разговоры с пропагандистом после долгих объяснений, заверений в симпатиях и прочем обычно кончались одним: «Давайте хлеба, тогда и запишемся». Это услышал вербовщик на 1-й ниточной мануфактуре[997]. И почти то же сказали агитаторам 22-й типографии: «Нечего записываться в партию, все равно есть нечего»
