Петербургские хроники - [44]

— Ну вот, а папочка деньги тратил, покупал, — укорила его Маришка.

Я доволен, что они познакомились сейчас. Позднее могло быть болезненно.

Ольга сказала по этому поводу: «Слава Богу! Когда мы все перемрем, они будут знать, что у них есть родная душа. Брат и сестра. Слава Богу…»

Я отвез Маришку в Ленинград. Татьяна ждала.

— Ну, как? Я вся переволновалась. Как Ольга-то? Ничего? Все нормально? Ну, слава Богу!

— Нормально. Я им спуску не давал, чтоб не очень хабиясничали. Ишь, два мазурика! — Я с шутливой строгостью посмотрел на дочку.

— Папочка, — заулыбалась она, вертя в руках Метелицу. — Мой папочка…

Максим обнаружил, что кроме него могут любить еще кого-то. Недоумение в его глазах читалось поначалу частенько. А потом прошло. Это ему только на пользу.

Именины души от этой встречи.

Обрадовал Боря Штерн — прислал из Киева свою первую книгу «Чья земля?» Повести и рассказы. Прелестная книжица. Предисловие к ней писал Борис Стругацкий.

Отправил ему «Аврору», в котором мое интервью с членами семинара.

30 августа 1987 г. Зеленогорск, гараж.

Сегодня приснилось, что в Югославии у меня вышла книжка и мы с Ольгой едем туда в международном вагоне. Я везу стопку книг с моей фотографией. На фотографии я похож на мать и деда — Александра Бузни. В Югославии нас хорошо принимают. Волнующий сон. Говорят: то не сбудется, что во сне не увидишь. Скорей бы уж сбылось…

В гараж приехал на гоночном велосипеде пьяный Толик Мосальский и сказал, что мы с Герасимом Михайловичем говно, потому что не переживаем за негров в Африке, которые мрут, как мухи, от спида, и их негде даже хоронить — всё забито покойниками.

Гермих захлопал глазами от такого упрека, но быстро сообразил, что Толик пьян.

Я читал «Науку и жизнь» и прислушивался к их разговору. Прямо сценка из пьесы абсурда.

Мосальский. Нет, юмор — это прекрасно. Чувство юмора — это такая штука! Да… Если бы не юмор, нам войну не выиграть. Да, конечно. Ну что ты! У-у…

Г. М. А вот знаешь, я в Югославии…

М. Нет, конечно! Юмор — это великая штука. Да…

Г. М. Я говорю, в Югославии, после войны…

М. Ну что ты! Конечно, без юмора нельзя. Нет, нельзя.

Г. М. Так вот, после войны в Югославии…

М. Если бы не юмор, нам конец — войну бы проиграли. Ну, что ты! Великая вещь. Да!

И так в течение получаса.

Гермиху так и не удалось рассказать Толику про Югославию. Воспев хвалу юмору, как основному фактору победы русского народа в Великой Отечественной войне, Мосальский вновь принялся бранить нас за равнодушие к судьбам африканцев, и я спровадил его домой. К едрене-фене! Надоел!

«Дура, ты дура! — кричал из темноты Толик, ведя велосипед за руль. — Ну и хрен с вами! Юмора не понимаете… Да…»

11 сентября 1987 г. Зеленогорск.

Из телевизора: «Идет не гражданская война, а гражданская борьба».

Дождики крапают, листья желтые над серым городом кружатся. Лесные дорожки чавкают хвойными иголками.

Ольга пошла на курсы кройки и шитья.

Вчера заезжал Андрей Столяров. Пили кофе, говорили о романном стиле мышления. Андрей говорил, что в романе должна чувствоваться вечность. Он пишет новую повесть на 200 стр. Я переделываю старую повесть на 200 стр.

Пока что перестройка существует только на газетных полосах и на экранах телевизоров. В жизни всё по-прежнему. На этот счет есть рассуждение: «Перестройка — как ветер в лесу: кроны гнутся, а стволы у земли стоят неколебимо».

И критика поутихла. Кого критиковать, если новые лидеры уже два года у власти?

Вновь пошли фельетоны про домоуправов, холодные батареи и снабженцев. Первый признак затишья.

М. Горбачёв уже несколько недель не появляется на людях. Ходят всевозможные слухи: пытались отравить, покушение — пуля прошла рядом с сердцем.

Сторож Володька Осипов безапелляционно заявил, что Горбачёва накормили тайваньской кишечной палочкой, и теперь он три месяца не сможет слезть с горшка, а за это время его сместят и положат в Боткинские бараки в Ленинграде. Против этой палочки даже народная чага, которую он собирает, бессильна, признался Володька.

2 октября 1987 г. Гараж.

Жив Горбачёв! Никакой кишечной палочки. Вчера вручал Мурманску орден Ленина. Показывали его встречу с портовиками. Осилил он кишечную палочку или выздоровел после покушения? Вот тебе и гласность.

Докеры сидели и стояли на высоких штабелях труб, а генсек, остановившись поодаль в окружении свиты, говорил с ними, задирая голову, о перестройке. Напоминало басню о вороне и лисице. Говорил долго, и Максим, который сидел у меня на коленях, сказал:

— Это как в передаче «Вокруг смеха». Всё одно и то же.

И стал мне пересказывать юмореску про раков, суть которой в постоянном повторении одних и тех же фраз, но с разными интонациями: «А вчера были большие раки, но по пять рублей. А сегодня маленькие, зато по два. А вчера по пять, но большие. Очень большие. Но зато вчера. А сегодня маленькие. Но зато сегодня». И т. д. У Максима хорошо получается этот пересказ.

4 октября 1987 г. Зеленогорск.

Поздний вечер. В машинке 74-я страница «Записок шута». Уже четвертая редакция! Перестройка с каждым днем подъедает былую остроту моей повести. Первая редакция была таким «непроходняком», что я опасался ее изъятия. Прочитавшие только хмыкали. А сейчас, сколько ни тянешь ее — не дотягиваешь до остроты газет и телевидения. Обидно.