Петербургские хроники - [43]

Вот сижу за столом с разложенными бумагами — куски «Шута» передо мною, и оттягиваю время, чтобы не браться за него. Почему?..

8 июля 1987 г. Зеленогорск.

Не так давно я с бутылкой водки 0,75 л («Сабонисом») и бутылкой шампанского навестил Толика Мосальского. Не пил полгода. Мы сели за дощатым столом около сарайчика и начали литературно пьянствовать. Беседовать с Мосальским можно только в гамбите — первые три рюмки или чашки, пока он способен слушать и связно говорить. В миттельшпиле он начинает пускать пузыри из носа, заливисто смеется, лезет обниматься и ласково называет тебя дурой. Потом, словно одернув себя — а не слишком ли он добр к людям? — Толик суровеет, мрачнеет, делается надменным и смотрит на всех, как король в изгнании. Это эндшпиль — пора останавливать часы и сваливать.

В эндшпиле пришел его племянник Володя:

— Дядя Толя, я приготовил телеграмму Мирей Матье, хочу поздравить с днем рождения, проверьте ошибки.

Племянник ходил на ее концерт в Ленинграде, а потом взял у гостиницы автограф.

Толик назвал племянника бездельником, фарцовщиком, грозно пообещал всех уволить, и тут же за столом, сдвинув рюмки и бутылки, мы отредактировали телеграмму для французской певицы. Толик критиковал племянника за плохое знание французского языка и подбирал изысканные обороты: «Для меня большая честь в день Вашего рождения поздравить Вас…»

В это время Мирей Матье, возможно, принимала ванну или показывала себе в зеркало язык, не подозревая, что в городке на далеком Карельском перешейке в ее адрес зреет поздравительная телеграмма: «Мы высоко ценим Ваше искусство и всегда рады видеть Вас на нашей гостеприимной земле…»

В нашем Зеленогорске — от великого до смешного один шаг.

Выходился. Пообещал Ольге не пить, а работать, работать и работать.

8 августа 1987 г. Зеленогорск.

Маришка гостила у нас на даче. С Максимкой подружились быстро, расставались неохотно.

Ольгу называла мамой, спросив у меня разрешение. Сначала шепнула мне на ухо: «Можно я тетю Олю буду на „ты“ называть?» Я разрешил, и Ольга разрешила.

Потом спросила:

— Можно я буду тетю Олю мамой называть, пока я здесь?

— Можно.

Только и слышалось на два голоса: «Мамочка, мамочка!», «Папочка! Папочка!»

Поначалу не всё было просто.

— Папа, а тетя Оля твоя жена?

— Да.

— А мама?

— Тоже жена.

Маришка обрадовалась.

Тут я стал пространно рассуждать, что мама была раньше моей женой, а теперь моя жена тетя Оля. Но остается бывшей женой, а это очень важно — у нас с ней хорошие отношения. И всё такое прочее…

Маришка слушала внимательно, и что она поняла своей восьмилетней головкой с длинными пушистыми волосами на прямой пробор — не знаю. Но настроение у нас обоих улучшилось.

Ближе к вечеру, когда я возился с детьми на кровати, они стали делить папу.

— А папа был моим папой раньше, чем твоим, — заявляла Маришка. — Сначала он был моим, а потом уже твоим. Правда, папочка?

— А вот и нет, — спорил Максим, — когда я родился, тебя и не было. Правда, папа?

— Да? — не сдавалась Маришка. — А моя мама была женой папы раньше, чем тетя Оля. Правда, папочка?

Я сгреб их себе на грудь и спросил сначала Маришку, а потом Максима:

— Как твоя фамилия?

Они назвали.

— А твоей мамы?

— Каралис! — выпалила Маришка.

— А твоей?

— Каралис!

— Вот видите: мы все Каралисы, а вы мои каралисята. Чего вам не хватает? Хватит на эту тему болтать, болтуны.

И больше мы к этому не возвращались. Сходили сфотографировались втроем. Погуляли. «За мной, дети мои!», — звал я, и они с довольными улыбками догоняли меня и брали за руки.

Маришка растет доброй и ласковой девочкой. Она постоянно тянется обниматься и целоваться, несколько раз тыкалась к Ольге: «Мамочка моя!..»

Первый день она не спала и ждала меня до двенадцати — я сидел на веранде за машинкой. Когда вошел в комнату, заулыбалась — маленькая испаночка-цыганочка с распущенными волосами, загорелая после Азовского моря.

Максим чуть ли не влюбился в нее. Выпендривался и лез на стенку перед сестрой, но слушался. А Маришка, осознав свое старшинство, командовала иногда. Но бывало и ябедничала: «Папа, посмотри, что Максим делает!»

Она заправляла ему выбившуюся майку в трусы, и Максим покорно стоял, но стоило ей повернуть его к себе передом и взяться за резинку, как тот приседал: «Здесь я сам…»

Маришка закрылась в комнате, а Максим разлетелся к дверям: «Мариша, ты что там делаешь?» Ольга остерегла его: «Мариша переодевается», и он сразу остановился и, закатив глаза, стал кружить перед дверью.

Однажды я шепнул ему на ухо: «Пойди в комнату и вынеси свою баночку». Максим кивнул и побежал в дом.

— Ты куда, Максим? — Маришка, приплясывая, направилась за ним.

— Сейчас я приду! — Он остановился и замахал на сестру рукой. — Тебе со мной нельзя. Оставайся здесь! Сейчас я приду!

Повел их в универмаг покупать подарки. Уговор был такой: любую игрушку для их возраста. Мариша сразу углядела куклу с короной на голове, в голубом платье до пят и с белой прозрачной накидкой — «Метелица». Купили куклу.

Максим долго шарил глазами по прилавкам и выбрал устройство для запуска воздушных пузырей. Еще по дороге домой он израсходовал весь запас мыльного раствора в баночке. Пузыри кончились.