Пестель - [22]

Но, согласно документам, тяжелая рана молодого офицера не зажила и к концу 1813 года. Из нее по-прежнему выходили осколки кости, и Пестель по-прежнему передвигался в основном на костылях. По свидетельству лечившего его лейб-медика Якова Виллие, личного врача Александра I, еще в 1816 году раненая нога постоянно опухала, причиняя «жестокую боль», и Пестель с трудом мог ходить. Между тем задача адъютанта во время сражения заключалась в том, чтобы передавать войскам приказы своего начальника, от расторопности адъютанта во многом зависел исход той или иной битвы. Следовательно, в качестве адъютанта Пестель был Витгенштейну бесполезен, в действительных сражениях он физически участвовать не мог.

Именно тогда, в заграничных походах, определилась основная специальность Павла Пестеля — военная разведка. Его служба в 1813–1814 годах — это не просто деятельность адъютанта. Сохранилось немало сведений об особого рода заданиях, которые ему довелось выполнять.

Об одном из них — очевидно, первом в карьере будущего декабриста — есть упоминание в письмах его родителей. Так, Елизавета Ивановна в июле 1813 года радовалась, что сын успешно справился с поручениями, которые были на него возложены русским и австрийским императорами; в письме речь шла и о каких-то важных документах, которые он доставил Витгенштейну. Видимо, в данном случае юный прапорщик участвовал — в качестве курьера — в переговорах между двумя монархами, в результате которых Австрия обязалась присоединиться к антинаполеоновской коалиции. Именно после выполнения этого поручения, в августе 1813 года, Пестель получает чин поручика.

После сражения под Лейпцигом (2–7 октября 1813 года) Пестель-старший снова получил сообщение, что его сын пропал без вести. Однако из Петербурга заниматься поисками пропавшего под Лейпцигом поручика было невозможно даже генерал-губернатору, и ему оставалось только ждать известий. Почти два месяца родители оставались в неведении, тревога их усилилась, когда они узнали, что другие адъютанты Витгенштейна уже написали домой. Впоследствии Пестель сообщил родителям, что просто не имел времени писать письма. Однако официальные документы раскрывают иную причину его долгого молчания: под Лейпцигом поручик занимался, в частности, тем, что доставлял русским войскам «верные сведения о движении неприятеля».

В конце декабря 1813 года в Петербурге появился Петр Чагин — приятель Павла Пестеля и его товарищ по адъютантской службе, и тут же посетил дом генерал-губернатора Сибири. Судя по письмам Ивана Борисовича, от этой встречи родители ждали прежде всего рассказа о службе сына — с собой Чагин привез от него письмо. Сын сообщал отцу, что Чагин будет говорить с ним «с откровенностью».

При первой встрече Чагин не оправдал надежд родителей. Придя на ужин к Пестелям, он не рассказал им ничего конкретного, и Иван Борисович раздраженно написал сыну: «Насколько я могу судить, он не может быть вашим близким другом. Он, может быть, добрый малый, но по уму он вряд ли вам подходит». Но уже на следующий день в том же письме появляется приписка Пестеля-старшего: «Я более доволен Чагиным после нашей второй встречи. Он показался мне добрым малым». Из этой приписки выясняется, что Чагин имел конфиденциальный разговор с Иваном Борисовичем, сообщил ему «подробности о различных предметах», касающихся службы сына, и генерал-губернатор «остался доволен его откровенностью». Естественно, что о предметах этой «откровенности» Иван Борисович в своем письме почти ничего не сообщает.

Тогда же, в дни «битвы народов», Павел Пестель покупает у лейпцигского аптекаря яд. «Возымел я желание иметь при себе яд, дабы посредством оного, ежели смертельным образом ранен буду, избавиться от жестоких мучений», — скажет он впоследствии. Но для того чтобы «избавиться от жестоких мучений», у каждого офицера был более простой способ — собственное оружие. И тяжело раненному человеку принять яд конечно же было не намного проще, чем застрелиться. Скорее яд был нужен ему как разведчику, выполняющему тактические задания своего командования и отправляющемуся на чужие территории без оружия. Вскоре после «битвы народов» он получил орден Святого Владимира 4-й степени.

Сведения еще об одном эпизоде разведывательной деятельности Пестеля находим в мемуарах Николая Греча. Греч упоминает о «каком-то поручении», которое Пестель «с немногими казаками» должен был исполнить в занятом французами городе Бар-Сюр-Об. Дело происходило в феврале 1814 года, незадолго до окончания войны. Правда, это поручение Пестель не выполнил — помешали обостренное «чувство справедливости» и крутой характер молодого офицера.

«Прискакав в городок, — рассказывает Греч, — Пестель видит на улицах большое смятение. Баварцы вытеснили французов, недавних своих союзников, и грабят немилосердно. Из одного дома несутся раздирающие крики. Пестель входит туда с казаками и видит, что три баварца вытаскивают тюфяк из-под умирающей старухи. Она кричит и просит пощады».

Прекрасно говоривший по-немецки Пестель «стал было уговаривать солдат, чтоб они сжалились над несчастною, и когда они отвечали ему ругательствами, то приказал казакам выгнать негодяев нагайками».