Песни славянских народов - [5]

И на камне камня не оставил;

Разогнал твоих он домочадцев,

У меня ж переломил он ногу,

На меня своим конем наехал;

Взял в полон твою подругу-любу

И увел с собою на Косово:

Под шатром ее теперь цалует!

Я одна тебе, мой сын, осталась,

Горько плачу здесь на пепелище,

Горько плачу здесь, а ты пируешь,

Пьёшь вино в Крушевце с Юг-Богданом:

Не в утеху бы тебе гулянье!»

Взяло бана горе и досада,

Как прочел, что мать ему писала;

Стал лицом он пасмурен, невёсел,

Чорные усы свои повесил,

Чорные усы на грудь упали,

Ясны оченьки его померкли,

И горючия пробились слёзы.

Юг-Богдан увидел Страхинь-бана

И как жаркий, пламень загорелся –

Говорит он зятю Страхи в-бану:

«Что ты это пасмурен, печален?

Бог с тобою, Страхинь-бан мой милый,

На кого ты нынче рассердился?

Не шурья ли что ли насмеялись,

Прогневили в разговоре словом?

Иль золовки мало угощали?

Иль тебе чего тут не достало?»

Вспыхнул бан и тестю отвечает:

«Ну те к Богу, старый, не пугайся!

Я в ладу с любезными шурьями,

Не видал обид и от золовок,

Хорошо поят меня и кормят,

И всего мне вдоволь здесь и вдосталь,

Но с того я горек и печален,

Что пришли ко мне дурные вести

От моей от матери из банства.»

Тут про все Богдану он поведал,

Как нагрянули к нему злодеи,

Как дворы его опустошили,

Как прогнали верных домочадцев,

Как родную мать его зашибли,

Как в полон его подругу взяли:

«Вот она, моя подруга-люба!

Вот она, где дочь твоя родная!

Страмота и стыд для нас обоих!

Но, послушай, тесть ты мой любезный:

Как помру, ты верно пожалеешь,

Пожалей же ты меня живого!

Кланяюсь, молюсь тебе покорно,

Белую твою цалую руку,

Отпусти Юговичей со мною:

Я поеду с ними на Косово,

Поищу там моего злодея,

Царского ослушника лихого,

Что меня так тяжко разобидел.

Ради Бога, тесть мой, не пугайся,

И за них ты ничего не бойся:

Я у них переменю одёжу,

Я одену их как турки ходят:

На голову – белые кауки[5],

На плечи – зеленые долмо́ны,

На ноги – широкие чекчиры,

За пояс – отточенную саблю;

Да велю слугам, чтоб оседлали

Бо́рзих ко́ней, как седлают турки:

Чтоб подпруги крепче подтянули,

А за место чапраков под седла

Медведе́й бы положили чорных –

Пусть уж будут точно янычары!

А когда пойдут через Косово,

Сквозь полки турецкого султана,

Там ребята пусть меня боятся,

Пятятся назад как от старшего.

Я вперед поеду делибашем;

Коли кто на встречу попадется,

Вздумает поговорить со мною

По-турецки, или по-мановски[6],

Я могу поговорить с турчином

По-турецки или по-мановски;

Вздумает со мной по-арнаутски,

Я и сам ему по-арнаутски;

Вздумает со мною по-арабски,

Я и сам с турчином по-арабски.

Так пройдем мы через все Косово,

Так обманем всех людей турецких

И отыщем моего злодея,

Сильного турчина Влах-Алию,

Что меня так тяжко разобидел.

Мне шурья против него помогут,

А один я там как-раз погибну,

Одного меня как-раз поранят!»

Как услышал Юг-Богдан те речи,

Вспыхнул гневом, зятю отвечает:

«Страхинь-бан мой дорогой и милый!

Не проспался видно ты сегодня,

Что детей моих с собою просишь,

Чтоб вести их на Косово поле,

Чтобы их перекололи турки!

Не хоти и поминать про это!

Не идти им, Страхинь-бан, с тобою,

Хоть бы дочь мне вовсе не увидеть!

Что ты, бан, с чего так расходился?

Знаешь ли ты, или ты не знаешь,

Коли ночь она проночевала,

Ночь одну проночевала с турком,

Так тебе уж в любы не годится:

Сак Господь убил ее и проклял!

Брось ее, покинь на басурмана!

Отыщу тебе невесту лучше,

Пьян напьюся у тебя на свадьбе,

Буду век приятелем и другом,

Но детей не отпущу с тобою!»

Закипел Страхинья, разгорелся,

Закипел он с горя и досады,

Но ни слова не сказал Богдану,

Никого не по́звал и не кликнул,

Сак пошол и отворил конюшню,

Своего коня оттуда вывел,

Ух, как оседлал его Страхинья!

Ух, как подтянул ему подиругу!

Как взнуздал его стальной уздою!

Тут на улицу коня он вывел,

К каменному подошол приступку

И махнул в седло единым махом.

На Юговичей потом он глянул,

А Юговичи в сырую землю;

На Неманича потом он глянул,

Что Страхинье свояком считался,

И Неманичь во сырую землю.

А как пили с ним вино и водку,

Все как путные они хвалились,

Все хвалились и божились зятю:

Перед Богом, бан ты наш Страхинья,

Все возьми, и нас и нашу землю!

А теперь, как со двора поехал,

Нет ему товарища и друга,

На Косовское идти с ним поле.

Горькой бан один-одним остался,

И один пускается в дорогу,

едет прямо Крушевецким полем,

И когда пол-поля переехал,

На город еще он оглянулся:

Что не едут ли шурья позади?

Что не жалко ли его им стало?

Но никто позадь его не ехал.

Тут увидел бан, что ни откуда

Помощи в беде ему не будет,

И взбрело Страхиньичу на мысли,

Что с собой в дорогу пса он не взял,

Своего лихого Карамана,

Пса, что был ему коня дороже.

Крикнул он из белого из горла:

Бараман его лежал в конюшне,

Как заслышал он господский голос,

Выскочил и по́ полю понесся,

И догнал он духом Страхинь-бана,

Вкруг него и бегает, и скачет,

Брякает ошейником железным

И в глаза заглядывает бану,

Будто слово выговорить хочет.

Отлегло на сердце у Страхиньи,

Веселей Страхинье стало ехать.

Едет он чрез горы, через долы,

Наконец доехал до Босова;

Как взглянул да как увидел турок,

Оборвалось сердце у Страхиньи,

Но призвал он истинного Бога –

И поехал смело через поле,

Едет бан через Косово поле,

На четыре стороны он едет,

Ищет бан турчина Влах-Алию,