Песни славянских народов - [18]

И коня он выхолил на диво,

Гарцовал Будимским чистым полем,

Звонким горлом распевая песни.

Увидала Сима королева

Из окошка, из Будима-града,

Увидала и зовет служанку:

«Ты ступай, проворная служанка,

Ухвати под ним коня лихого,

Позови его во мне ты в терем:

Звать, скажи, велела королева

На честную трапезу-беседу!»

Побежала за́ город служанка

И коня под мо́лодцом схватила,

Говорит: «пожалуй, витязь, в терем!

Звать тебя велела королева

На честную трапезу-беседу.»

Симеон вернул коня лихого,

Подъезжает под высокий терем,

Отдает коня держать служанке,

Сам идет он в терем в королеве;

Как вошол он в терем, скинул шапку

Королеве низко поклонился

И сказал: «Бог помочь, королева!»

Королева Симеону рада,

За готовый стол его сажает

И вином его, и водкой просит,

Сахарных сластей ему подносит.

Расходилась кровь у Симеона,

Наливает он за чаркой чарку,

Лишь не пьёт, не кушает хозяйка,

Все-то глаз не сводит с Симеона.

А как ночь-полуночь наступила,

Симеону королева молвит:

«Милый гость, неведомый мне витязь!

Ты скидай с себя свою одёгу

И ложись опочивать со мною,

Полюби меня ты, королеву!»

Хмель играл в ту пору в Симеоне:

Снял он платье, лег. он с королевой,

В белое лицо ее цалует.

Как на завтра утро засияло,

Соскочил хмелина с Симеона,

Видит он, какой беды наделал;

Горько-горько стало Симеону,

На проворные вскочил он ноги

И пошел искать коня лихого.

Оставляет Симу королева,

Оставляет на вино и кофий,

Но не хочет Симеон остаться:

Он садится на коня и едет,

Едет он Будимским чистым полем;

Только тут на ум ему припало,

Что с собой он из Будима-града

Своего Евангелия не́ взял,

А забыл его у королевы,

На окошке, в тереме высоком.

Повернул назад коня лихого,

На дворе коня он оставляет,

Сам идет он в терем королевин;

Под окном увидел королеву:

Под окном сидит она и плачет,

А сама Евангелие держит.

Говорит ей Симеон-Найденыш:

«Дай мою ты книгу, королева!»

Королева Симеону молвит:

«Симеон ты, горький горемыка!

В час недобрый ты нашол род-племя,

В час недобрый в град Будим приехал,

Ночевал с будимской королевой,

Цаловал ее в лицо ты бело:

Цаловал ты мать свою родную!»[16]

Как услышал Симеон про это,

По лицу он пролил горьки слёзы,

Взял свою у королевы книгу,

Белую у ней цалует руку,

На коня на своего садится

И домой к отцу-игумну едет.

Увидал его отец-игумен,

Своего коня узнал дале́ко,

Вышел он на встречу к Симеону;

Симеон с коня слезает на́ земь,

До земли отцу он поклонился;

Говорит игумен Симеону:

«Где ты, сын мой, столько загостился?

Где так долго прогулял, проездил?»

Отвечает Симеон-Найденыш:

«Ты не спрашивай про это, отче!

В час недобрый я нашол род-племя,

В час недобрый был в Будиме-граде.

Тут он горе старцу исповедал.

Как узнал о том отец-игумен,

Взял за белы руки Симеона,

Отворил смердящую темницу,

Где вода стояла по колено

И в воде кишмя кишели гады,

В ту темницу Симеона запер,

А ключи в Дунай-реку забросил,

Сам с собою тихо рассуждая:

«Боли выйдут те ключи оттуда –

И грехи простятся Симеону!»

Девять лет прошло и миновало

И десятый год уж наступает;

Рыбаки в реке поймали рыбу

И ключи нашли у ней во чреве,

Их к отцу-игумену приносят:

Заключенник пал ему на мысли;

Взял ключи у рыбаков игумен,

Отворил смердящую темницу:

В ней воды как-будто не бывало

И невесть куда пропали гады.

Видит старец: там сияет солнце,

Золотой в средине стол поставлен,

За столом сидит его Найденыш

И в руках Евангелие держит.

Ваня Голая-Котомка

Как пирует сам король Янёка

Во Янёке, граде белостенном;

С ним пирует тридцать капитанов

И гуляет тридцать генералов.

Вдруг подходит мо́лодец удалой;

Чудная на мо́лодце одёжа:

У чанчир прорехи на коленях,

У долмана провалились локти,

Сапоги – заплата на заплате,

А рубашки не было и вовсе;

По чакчиран златолитый пояс,

А за ним турецкие кинжалы,

Рукояти в се́ребре и злате,

У бедра привешен палашина,

Палашина мерой в три аршина.

Кабы знали, как юна́ка звали!

Звали: Вана Голая-Котомка.

Подошол он прямо к капитанам,

Подошол он, Божью помочь на́звал;

Капитаны Ване поклонились,

С королем его сажают рядом,

Тридцать чаш ему вина подносят:

Вилял разом, не моргнувши глазом.

Стали пить опосле капитаны,

Говорят они юна́ку Ване:

«Эх ты Ваня, голытьба Янецкий!

Для чего не хочешь ты жениться?

Нас пирует тридцать капитанов

И гуляет тридцать генералов,

Всякий Ване приберег невесту,

Кто сестру, а кто и дочь родную;

Попроси, какую пожелаешь

И отказа мо́лодцу не будет!»

Говорит им из Янёка Ваня:

«Честь и слава всем вам, капитаны,

И спасибо вам на добром слове,

Но зарок я положил пред Богом,

Положил зарок я не жениться

Ни на сербке, ни на той латинке,

А на дочери Аги-Османа

Из турецкого Удбина-града.»

Капитаны все переглянулись,

Меж собой смеются втихомолку.

Стало Ване горько и досадно,

Что над ним смеются капитаны,

Бросил пить он, встал на легки ноги,

Никому гостям не поклонился,

Вниз идет по лестнице высокой,

Палашом пересчитал ступени;

Он идет к себе в свой терем светлый,

Сундуки большие отпирает,

Достает богатую одежду:

Достает он тонкую сорочку,

По́ пояс из се́ребра и злата,

С пояса же белую шолко́ву;

Ту сорочку Ваня надевает,

Сверх сорочки надевает куртку,

А на куртку златотканый до́лман,

По долма́ну кованые латы:

Были латы шолком подосла́ты;

Надевает на́ голову шапку,

А на шапке было девять перьев,

Да еще десятая челенка,