Песни и стихи. Том 2 - [13]

Всё нежное во мне бескрылит и стреножит,

Хотя поэт поэтов говорил:

— Я вас любил, любовь ещё быть может...

Так говорят о брошенном, отцветшем —

И в этом жалость есть и снисходительность,

Как к свергнутому с трона королю,

Есть в этом сожаленье об ушедшем

Стремленье, где утеряна стремительность,

И как бы недоверье к «Я люблю».

Люблю тебя теперь без обещаний: «Верь!»

Мой век стоит сейчас — я вен не перережу!

Во время — в продолжении «теперь» —

Я прошлым не дышу и будущим не грежу.

Приду и вброд и вплавь к тебе — хоть обезглавь! —

С цепями на ногах и с гирями по пуду.

Ты только по ошибке не заставь,

Чтоб после «я люблю» добавил я «и буду».

Есть в этом «буду» горечь, как ни странно,

Подделанная подпись, червоточина

И лаз для отступления в запас,

Бесцветный яд на самом дне стакана,

И словно настоящему пощёчина,—

Сомненье в том, что я люблю сейчас.

Смотрю французский сон с обилием времён,

Где в будущем — не так и в прошлом — по-другому.

К позорному столбу я пригвождён,

К барьеру вызван я языковому.

Ах,— разность в языках! Не положенье — крах!

Но выход мы вдвоём поищем и обрящем.

Люблю тебя и в сложных временах —

И в будущем, и в прошлом настоящем!

Я ВСЕ ВОПРОСЫ ОСВЕЩУ СПОЛНА...

Я все вопросы освещу сполна,

Дам любопытству удовлетворенье.

Да! У меня француженка жена,

Но русского она происхожденья.

Нет! У меня сейчас любовниц нет.

А будут ли? Пока что не намерен.

Не пью примерно около двух лет.

Запью ли вновь? Не знаю, не уверен.

Припев

Да нет! Живу не возле «Сокола».

В Париж пока что не проник...

Да что вы всё вокруг да около?

Да спрашивайте напрямик!

Я все вопросы освещу сполна,

Как на духу попу в исповедальне.

В блокноты ваши капает слюна —

Вопросы будут, видимо, о спальне?

Да, так и есть! Вот густо покраснел

Интервьюер: «Вы изменяли жёнам?»

Как будто за портьеру посмотрел

Иль под кровать залёг с магнитофоном.

Припев

Теперь я к основному перейду.

Один, стоявший скромно в уголочке,

Спросил: «А что имели вы в виду

В такой-то песне и такой-то строчке?»

Ответ: «Во мне Эзоп не воскресал,

В кармане фиги нет, не суетитесь!

А что имел в виду — то написал:

Вот, вывернул карманы — убедитесь!»

Припев

Я БОДРСТВУЮ...

Я бодрствую, но вещий сон мне снится,

Пилюли пью, надеюсь, что усну.

Не привыкать глотать мне горькую слюну:

Организации, инстанции и лица

Мне объявили явную войну

За то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать — я в колесе не спица,

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах «заграница»

Передаёт мою блатную «старину»,

Считая своим долгом извиниться:

— Мы сами, без согласья... — Ну и ну!

За что ещё? Быть может за жену:

Что, мол, не мог на нашей поданной жениться?!

Что, мол, упрямо лезу в капстрану

И очень не хочу идти ко дну,

Что песню написал, и не одну,

Про то, как мы когда-то били фрицев,

Про рядового, что на дзот валится,

А сам — ни сном, ни духом про войну...

Кричат, что я у них украл луну

И что-нибудь еще украсть не премину.

И небылицу догоняет небылица...

Не спится мне... Ну, как же мне не спиться?!

Нет, не сопьюсь! Я руку протяну —

И завещание крестом перечеркну,

И сам я не забуду осениться,

И песню напишу, и не одну,

И в песне той кого-то прокляну,

Но в пояс не забуду поклониться

Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!

Пусть чаша горькая — я их не обману...

ЧЁРНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Мой чёрный человек в костюме сером,

Он был министром, домуправом, офицером...

Как злобный клоун, он менял личины

И бил поддых, внезапно, без причины.

И улыбаясь, мне ломали крылья,

Мой хрип порой похожим был на вой,

И я немел от боли и бессилья,

И лишь шептал: «Спасибо, что живой».

Я суеверен был, искал приметы,

Что, мол, пройдёт, терпи, всё ерунда...

Я даже порывался в кабинеты

И зарекался: больше никогда!

Вокруг меня кликуши голосили:

В Париж катает, словно мы в Тюмень!..

Пора такого выгнать из России!..

Давно пора... Видать, начальству лень.

Судачили про дачу и зарплату:

Мол, денег прорва — по ночам кую...

Я всё отдам! — берите без доплаты

Трёхкомнатную камеру мою.

И мне давали добрые советы,

Чуть свысока, похлопав по плечу,

Мои друзья — известные поэты:

Не стоит рифмовать «кричу-торчу».

И лопнула во мне терпенья жила,

И я со смертью перешёл на «ты».

Она давно возле меня кружила,

Побаивалась только хрипоты.

Я от суда скрываться не намерен:

Коль призовут — отвечу на вопрос.

Я до секунд всю жизнь свою измерил

И, худо-бедно, а тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято —

Я понял это все-таки давно.

Мой путь один, всего один, ребята,

Мне выбора, по счастью, не дано!

ДУРАЦКИЙ СОН...

Дурацкий сон, как кистенём, избил нещадно,

Невнятно выглядел я в нём — и неприглядно.

Во сне я лгал, и предавал, и льстил легко я,

А я и не подозревал в себе такое.

Ещё сжимал я в кулаки и бил с натугой,

Но мягкой кистию руки, а не упругой.

Тускнело сновиденье, но опять являлось.

Смыкались веки, и оно возобновлялось.

Я не шагал, а семенил на ровном брусе,

Ни разу ногу не сменил — трусил и трусил.

Я перед сильным лебезил, пред злобным — гнулся,

И сам себе я мерзок был, но не проснулся.

Да это бред! Я свой же стон слыхал сквозь дрёму,

Но это мне приснился он, а не другому.

Очнулся я и разобрал обрывок стона,

И с болью веки разодрал, но облегчённо.