Песнь об Ахилле - [18]

Милые боги, подумал я, не дайте ему меня возненавидеть!

Мне следовало лучше думать, когда стоит взывать к богам.

* * *

Когда я повернул за угол, на дорожку сада, она уже была там — резкая, как лезвие ножа. Голубое одеяние облепило ее, словно было влажным. Ее темные глаза приковали мой взгляд, а ее пальцы, холодные и нечеловечески бледные, потянулись ко мне. Ноги мои стукнулись друг о друга, когда она приподняла меня.

— Я видела, — прошипела она. Звук волн, разбивающихся о камни.

Я не мог говорить, она держала меня за горло.

— Он уезжает, — ее глаза теперь были черны, темны, как мокрые от морской воды скалы, и столь же тверды. — Мне следовало гораздо раньше его отослать. Не пытайся последовать за ним.

Я не мог дышать. Но бороться не пытался. Уж это-то и я понимал. Она подождала, и я уж подумал, она снова заговорит. Но она этого не сделала, только разжала руку и отпустила меня. Я упал на землю, будто разом лишившись всех костей.

Желания матерей. В наших краях они немногого стоят. Но она-то была прежде всего богиней.

Когда я вернулся в покои, уже стемнело. Я увидел, что Ахилл сидит на ложе, уставясь на свои ноги. Когда я показался в дверях, он поднял голову — с надеждой. Я ничего не говорил — черные глаза его матери все еще горели перед моим взором, как и его мелькающие стопы, когда он убегал. Прости, это было ошибкой. Это я должен был сказать, если бы не она.

Я вошел, сел на свою постель. Он повернулся, глаза вспыхнули, встретившись с моими. В нем не было ни одной ее черты, как обычно в детях есть черты родителей — линия подбородка, форма глаз. Но что-то было в его движениях, в его сияющей коже. Сын богини. Чего я еще ожидал?

Даже оттуда, где я сидел, я ощутил идущий от него запах моря.

— Завтра мне уезжать, — сказал он. Почти обвиняюще.

— О… — Рот мой словно сковало, я онемел, не в силах вымолвить ни слова.

— Меня будет обучать Хирон, — он помолчал, потом добавил: — Он обучал Геракла. И Персея.

Пока нет, сказал он мне. Но его мать решила иначе.

Он встал и снял тунику. Стояло лето, жара, и мы обычно спали обнаженными. Луна освещала его живот, плоский и мускулистый, со светло-коричневыми волосками, темневшими, когда они сбегали ниже его талии. Я отвел глаза.

На следующее утро он встал и оделся. Я не спал; я так и не уснул. Смотрел на него из-под полуприкрытых век, притворяясь спящим. Время от времени он взглядывал на меня; в полутьме его кожа отливала серым и была гладка как мрамор. Он перебросил сумку через плечо и остановился, в дверях, в последний раз. Так я и запомнил его, стоящим в каменной раме дверного створа, с неподвязанными волосами, еще спутанными со сна. Я закрыл глаза, и миг был упущен. Когда я их снова открыл, я был один.

Глава 8

К завтраку все уже знали, что он ушел. Взгляды и шепотки раздавались у меня за спиной, смолкая, когда я тянулся за едой. Я жевал и глотал, хотя хлеб камнем падал в мой желудок. Я спешил оказаться подальше от дворца — мне нужен был воздух.

Я прошел через оливковую рощу, земля под моими ногами была суха. Мне подумалось, следует ли мне теперь, когда он ушел, присоединиться к мальчишкам. Подумалось, заметит ли кто-то, если я не сделаю этого. Мелькнула надежда, что заметят. Выпорите меня, подумал я.

И тут я ощутил запах моря. Он был всюду, в моих волосах, в одежде, в липкой влажности моей кожи. И даже в роще, среди листвы меня преследовала докучливая солоноватая вонь. Желудок мой сжался, и я перегнулся через упавший ствол дерева. Уперся лбом в толстую ветку. Я должен избавиться от этого запаха.

Я пошел на север, к дворцовой дороге, пыльной, выглаженной колесами повозок и копытами лошадей. Чуть позади дворцового подворья она разделялась на две; одна бежала на юго-запад, сквозь поросшие травой и усеянные камнями невысокие холмы — я прибыл сюда этой дорогой три года назад. Вторая вилась, уходя на север, к горе Отрис, а потом далее, к горе Пелион. Я проследил ее глазами. Она ныряла меж лесистых холмов, пока не исчезала среди них.

Лучи солнца жгли меня, жаркие и тяжелые — словно гнало обратно во дворец. Но я медлил. Я слышал, они прекрасны, наши горы — кипарисы и грушевые деревья, и ручьи талой воды. Там должно быть прохладно и тенисто. И далеко до сверкающих побережий и плещущегося моря.

Я могу уйти. Эта мысль была внезапной и соблазнительной. Сперва-то я пришел к дороге, лишь стремясь сбежать от моря. Но путь лежал передо мной, и впереди были горы. И Ахилл. Грудь моя вздымалась и опускалась, пока я пытался укротить бег своих мыслей. Вещей у меня нет, ничего своего, даже туника и сандалии были Пелеевы. Мне даже не нужно собираться.

Разве что материна лира, хранящаяся в ларе во внутренних покоях. Я поколебался мгновение, думая, что мог бы вернуться и забрать ее. Но был уже почти полдень, на дорогу у меня осталось всего полдня; а там мое исчезновение заметят — так я себе льстил — и пошлют за мной. Оглянувшись на дворец, я никого не увидел. Стражей не было видно. Сейчас. Если уйти — то сейчас.

Я бежал. Прочь от дворца, по тропе, уходящей в лес; стопы мои горели, ударяя в накаленную солнцем землю. И пока бежал — обещал себе: если еще увижу его — буду держать себя в узде. Я уже понял, что грозит мне, если этого не делать. Боль в ногах, резь в тяжело дышащей груди казались ясными и благими. Я бежал.