Перстень старой колдуньи - [26]

— Я…

Ева в растерянности отступала от тетки, которая с грозным видом надвигалась на нее… казалось, по мановению её воздетой руки девочку сразит молния… или в любую минуту колдунья может стать вихрем, водою, огнем… или злобной и сильной птицей с железным клювом, который одним ударом способен раскроить череп.

Никита за окном совсем заледенел от ужаса и от холода — он не знал, что делать! И только знал одно — он не даст этой ведьме Еву на растерзание. Он никогда в жизни не видел ведьм — только в книжках про них читал, но теперь понял: перед ним самая настоящая ведьма! И при том, очень сильная! Ей подвластны высшие тайны магии и колдовства.

А она, его девочка… у него было такое чувство, точно она вдруг вся стала ватная — такими безвольными, вялыми были её движения. Ее мышцы, кажется, растворились, расквасились — ноги едва держали её. Еще минута — и упадет. И тогда мерзкая старуха сделает с нею, что хочет! Никита не знал, о чем был их уговор, чего требовала от Евы тетка и что за дело они должны были сделать… Но знал, что если Ева уступит, он навсегда потеряет её. Да и ладно бы только он — ведь она пропадет! Душа её — добрая, искренняя душа его Евы — девочки, от которой словно исходит свет, — эта душа погибнет.

Споткнувшись о ножку стола, Ева упала. А, упав, закричала, пряча лицо, отворачиваясь от своей преследовательницы:

— Нет, не надо! Я не хочу, мне страшно… Я не смогу, не сумею… и не надо мне ничего! Тетушка, слышите, не хочу-у-у!

— Нет, ты сможешь! Я тоже сперва ничего не знала и не умела. Но смогла! И ты сможешь как и все в нашем роду!

Старуха наклонилась над девочкой, сомкнув воздетые руки над головой. Ее голос гремел водопадом.

— Ты узнаешь имена! Имена всех верховных духов. А узнав их, ты будешь знать их обязанности и пределы их власти, чтобы сила их соединилась с твоей и подчинилась тебе. К тебе придет Самаэль — ангел яда и смерти, и Люцифер дух астрального света, и Астарот — владыка востока — станет служить тебе. Если ты захочешь, чтобы враг твой исчез с лица земли, ты призовешь Асмодея — ангела-истребителя. А Бельгефор — гений открытий — одарит тебя несметным богатством. Ты позовешь зимних ангелов — и они сойдут к тебе, и первый из них — Альтариб. Ты узнаешь, что Луну зимой зовут Аффатериим, а весной Агюзита. Разве в одних этих именах, в самых их звуках — столь странных, манящих, — не заключается высшая красота, которая так влечет тебя. Разве беседа с Аматиэлем — ангелом весны — не доставит тебе более высокое наслаждение, чем жалкие комья глины, которые, к тому же, так часто рассыпаются в твоих руках!

Ева молчала и, сжавшись в комок, забилась в узенькое пространство между комодом и буфетом. Она и в самом деле была буквально загнана в угол!

— Хорошо, если ты не до конца веришь мне, давай спросим маму — ведь мы так часто вызывали её сюда, где она беседовала с тобой… Смотри на свой перстень — это она! И она вызывает тебя.

Никита видел, что кольцо жжет девочке палец — так оно раскалилось. Она старалась отвести руку подальше от лица. Он видел: Еве казалось, будто кольцо заглядывает ей в глаза, в самую душу, и ей хочется спрятаться от этого ока — уйти, убежать, скрыться за тридевять земель.

— Святой Николай, Никола Угодник, помоги ей! — взмолился мальчик, чувствуя, что он замерзнет сейчас, застынет тут навсегда — под этим окном…

Плохо двигающимися одеревеневшими пальцами он кое-как нащупал под шарфом, под свитером спасительную записку. Развернул её и, поднеся к самым глазам, стал читать. И словно в ответ на колоколенке соседней церкви ударил колокол — начиналась заутреня. Никита почему-то подумал, что Николай Угодник услышал его — это он сейчас ответил ему голосом церковного колокола.

И — удивительное дело! — но вскоре ему стало теплей… Он смог кое-как пошевелиться, разогнув онемевшую ногу. А там, в комнате тоже изменилось что-то. Жар кольца начал слабеть, гаснуть, и огнисто-рыжий пляшущий свет, отбрасываемый свечами странного кроваво-красного цвета, тоже как бы ослаб.

Действие колдовских чар старухи стало таять.

Ева медленно, точно просыпаясь, поднялась с пола. Взглянула на свою тетку, точно впервые увидела.

— Я пойду, — сказала она ещё слабым, но вполне уверенным голосом. Мне пора — Слоник ждет. И я хотела сказать вам, тетушка… вот вы говорите: как все в нашем роду. А ведь мама не занималась этим.

— Оттого-то она и умерла! — в сердцах выпалила старуха. Она была в ярости.

— Как… оттого? — не поняла Ева. — У неё же был вирус… грипп… разве не так? Разве вы что-то об этом знаете? Ведь вы говорили, что не жили тогда здесь… в Москве. Значит, вы все-таки знаете и скрываете от меня?

— Мне от тебя скрывать нечего — ты моя! Мать твоя умерла, а почему ты узнаешь, когда примешь от меня наследство мое — мое мастерство. Не хочешь — не делай. Только тогда ты ничего не узнаешь. Я тебя об этом предупреждала: тайну смерти мамы — в обмен на наш уговор!

— Хорошо, я согласна.

Ева совсем оправилась и взгляд её прояснился. Теперь она не глядела на свою мучительницу как затравленный зверек.

— Я сделаю как обещала и вы, тетушка, мне все расскажете. Только пускай это будет завтра. Сегодня у меня уже сил нет… я устала.