Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [77]

Циглер, по Сарнову, уже выполнила обещанное. Но, «помня о том, что сказал ей Войнович и что она ему ответила, она этим не ограничилась и сделала больше, гораздо больше, чем можно было ожидать. ОНА НАШЛА ИЗДАТЕЛЯ».

Далее — подробности. Сарнов утверждал: «Хозяин небольшого русского книгоиздательства L’Age d’Homme в Лозанне (Швейцария) Wasilka Dimitrijevic, которому она вручила драгоценные пленки, понял и оценил значение романа неизвестного ему русского писателя. И сразу, без колебаний, решил, что он его издаст».

Тут Сарнов опять увлекся нарративом. По воспоминаниям участников событий, Циглер «вручила» микрофильм не Дмитриевичу, а Эткинду, он и занялся поисками издателя.

В общем, предложенная Сарновым версия отправки и доставки за границу микрофильма, попавшего Дмитриевичу, — совокупность домыслов и вымыслов. Завершая же первую часть повествования, мемуарист вновь акцентировал, что считает безосновательным сказанное нами о лакунах в истории публикации: «Это все — о том, какая из рукописей гроссмановского романа была опубликована на Западе и как она там оказалась».

Но «это все» не снимает противоречия, отмеченные выше. Они вообще не упомянуты Сарновым.

Подчеркнем еще раз: в статье, вызвавшей негодование Сарнова, мы не рассматривали вопрос о причинах, обусловивших публикации глав романа Гроссмана посевовскими журналами. Даже не упоминали о них.

Однако характерно, что Сарнов, полемизируя с нами, рассуждал только о «Континенте». Другие публикации — вне сферы внимания мемуариста.

Появление такой лакуны закономерно. О публикациях в посевовских изданиях не упоминали Войнович, Липкин и Боннэр, вот Сарнов и остался в неведении. Просто не нашел где прочитать, «как это было».

Не рассматривали мы и проблемы текстологического характера. Лишь обозначили, что они есть.

Сарнов же к ним обратился. Подведя итоги первой части повествования, заявил: «А теперь — о текстологии».

Про континентовскую публикацию более не рассуждал: С лозаннского издания начал: «Узнав, что я являюсь счастливым обладателем только что вышедшего на Западе гроссмановского романа (о том, как он ко мне попал, рассказывать не буду, — это отдельный сюжет, тоже интересный, но он слишком далеко увел бы нас от главной темы моего повествования), Семен Израилевич Липкин, с которым мы тогда встречались чуть ли не ежедневно, сказал мне, что ему необходимо как можно скорее эту книгу увидеть и хотя бы бегло полистать».

Опять загадка. Нет сведений, подтверждающих, что «встречались чуть ли не ежедневно» и описанная беседа состоялась. Липкин, так и не упомянув о Сарнове, умер за девять лет до того, как была опубликована цитируемая статья.

Разгадка проста. Сарнов интерпретировал мемуары Липкина.

Там, как отмечено выше, Липкин рассуждал о лозаннском издании. Рассказал, как сопоставлял с ним рукопись. Но откуда взял книгу — не сообщил.

Вот Сарнов и заполнил лакуну. Оказывается, книга ему принадлежала, а Липкину нужно было ее «бегло полистать», чтобы «установить, с его ли рукописи печатался роман или с какой-нибудь другой. А именно — с той, которая хранилась в КГБ. Такие случаи в то время уже бывали».

Если Сарнову верить, Липкин подробно рассказал тогда, как получил от Гроссмана рукопись крамольного романа. Полную.

Также рассказал, что Гроссман в 1960 году передал редакции журнала «Знамя» сокращенный вариант. Сокращения же производил в присутствии Липкина, он помнил, где сделаны купюры, вот и полагал, что «установить идентичность (или неидентичность) опубликованной версии с той, которую отдал ему на хранение Василий Семенович, будет нетрудно, и много времени это не потребует».

Сарнов, по его словам, при сверке присутствовал. И Липкин все быстро сделал: «Убедившись, что на Западе опубликован не кагебешный, а его вариант, он успокоился. Но в тексте западного издания сразу обнаружил какие-то зияния, лакуны, нестыковки, стилистические несообразности».

Затем Сарнов перешел к анализу причин, обусловивших пресловутые «зияния, лакуны, нестыковки, стилистические несообразности». Для начала оговорил: «На титульном листе западного издания было обозначено, что „издание подготовили С. Маркиш и Е. Эткинд“. Оба — высокие специалисты, не халтурщики».

Исключение такой характеристики, как «халтурщики», контекстуально обусловлено. По Сарнову, «текстологические дефекты издания, в_и_д_и_м_о, (разрядка наша. — Ю. Б.-Ю., Д. Ф), объяснялись тем, что в руках ученых, готовивших книгу к изданию, оказались две разные пленки, и обе — технически несовершенные. Потому им приходилось пропущенное и неразборчивое на одной компенсировать фразой или фрагментом, сохранившимся в более удобочитаемом виде на другой».

Здесь оборот «видимо, объяснялись» может обозначать лишь гипотезу. И она вроде бы должна хоть на чем-нибудь основываться. Вот только основа пока не очевидна. Сарнов рассказывал сначала, что Циглер передала Дмитриевичу только один микрофильм, а затем, противореча себе же, принялся рассуждать о «двух разных пленках».

Однако не так уж сложно установить, в силу какой причины Сарнов противоречил себе. Это противоречие в источниках. Ранее он интерпретировал воспоминания Липкина, Войновича и Боннэр. А как до текстологии дошло — пересказывал эткиндовское предисловие. Где и сообщается, что у редакторов было «два экземпляра романа, неведомо как проникших на волю из-за бетонных стен лубянского крамолохранилища».