Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [76]

Прежде всего, главы романа опубликованы не только в 1976 году. Тут Сарнов ошибся.

Как выше отмечено, континентовская публикация началась еще в 1975 году. В следующем она уже продолжалась.

Сарнов трижды сказал про «две главы» напечатанные «Континентом». На самом деле опубликовано двадцать три. Опять существенная ошибка.

Налицо и курьез: неизвестно, что вообще увидел Сарнов в журнале «Континент». Публикация глав романа шла там в пяти номерах, однако ни в одном не помещено именно по «две главы».

Отметим также, что книгу Гроссмана континентовские редакторы признали «замечательной». Безоговорочно и — опять вопреки сарновской версии.

Таковы факты. Как говорится, ничего личного. Только библиография.

Сарнов попросту сочинил все истории о своей осведомленности. Не похоже, чтобы он вообще ознакомился хотя бы с одним номером максимовского журнала, где были напечатаны главы романа. Тогда правомерен вопрос об источнике сведений.

Ответ все тот же — книга Войновича. Там и сказано, что публикация была в одном номере и выбор «отрывков» неудачен.

Как отмечено выше, автор книги жил тогда в СССР, видел лишь один номер «Континента» с гроссмановской публикацией. Но Войнович, в отличие от Сарнова, не причислял себя к «узкому кругу» постоянных читателей эмигрантского журнала.

Войнович рассказывал в автобиографическом романе, что некогда приятельствовал с Максимовым, затем отношения стали, так сказать, натянутыми, однако вражды не было. Все же оба писателя — диссиденты. Так что выбор адресата для публикации гроссмановской рукописи понятен.

Будучи советским гражданином, Войнович не мог знать достоверно, какие соображения в парижской редакции высказывались о копии гроссмановской рукописи и самом романе. Да и позже лишь на слухи ориентировался. Соответственно, подчеркнул: континентовскому редактору не понравился роман, а потому был отправлен Профферу «с кислой припиской».

Характеристика запоминающаяся. Вот почему у Сарнова рекомендация Максимова тоже оказалась «кислой».

Сарнов интерпретировал книгу Войновича, не ссылаясь на автора. Но раз уж установлен источник, уместно вернуться к сказанному там про Солженицына и Максимова.

Войнович не инкриминировал Максимову лоббирование интересов Солженицына, да и его самого не обвинял когда-либо в противодействии гроссмановским публикациям. Ни прямом, ни косвенном. Это концепция Сарнова.

Не знал Сарнов, «как развивались события», когда «рукопись (микрофильм, пленка) романа оказалась, наконец, на Западе». Однако в незнании как таковом ничего плохого нет. Плохо, когда имитируется знание, основанное на собственном опыте. Впрочем, таких случаев немало в мемуаристике. Надо полагать, соблазн уж очень силен.

Вопросы текстологии

Допустим, Сарнов имел некие основания утверждать, что он знает «как это было» применительно хотя бы к первому изданию книги Гроссмана. Все-таки современник. Гипотетически — мог бы получить сведения от участников событий.

О первом книжном издании Сарнов рассказывал подробно. По его словам, Войнович «полагал, что одной из причин того, что роман на Западе завяз, было плохое качество посланной им туда пленки. И он решил предпринять еще одну попытку».

Значит, Войнович решил обеспечить должное качество. Далее сообщается, что он занялся поисками специалистов, и «в 1978-м, то ли в следующем, 1979-м, кто-то вывел его на человека, который мог выполнить эту работу на самом высоком профессиональном уровне. Это был ленинградский литератор Владимир Сандлер. Тоже не профессионал, а любитель. Но любитель такого класса, с каким не всякий профессионал мог бы сравниться. Во всяком случае, аппаратура у него была первоклассная».

Тут опять загадка. Судя по характеру повествования, автор статьи знал «в 1978-м, то ли в следующем, 1979-м», кто тогда заново фотографировал гроссмановскую рукопись. Однако Войнович не сообщал где-либо, что рассказывал Сарнову про такие планы.

Разгадка опять проста. Сведения об участии Сандлера и характеристика аппаратуры «ленинградского самиздатчика» есть в книге Войновича «Автопортрет: Роман моей жизни».

На источник Сарнов, как повелось, не сослался. Далее же отметил, что Сандлером «работа была проделана заново, и отснятая им новая пленка позже была отправлена на Запад».

Как «отправлена» — тут же объяснено. Выручила «приятельница Войновича, время от времени наезжавшая в Москву славистка, аспирантка Венского университета Розмари Циглер. Возлагая на нее это поручение, Войнович сказал:

— Это великий русский роман. Он во что бы то ни стало должен быть напечатан.

Розмари ответила коротко:

— Я поняла».

Судя по описанию, Сарнов диалог слышал. Или о нем — от Войновича.

Иначе не мог бы узнать, что тот сказал и как ответила Циглер.

Но оба участника диалога ни разу не упомянули о присутствии слушателя. И Войнович никогда не сообщал, что планы его по отправке микрофильма были известны Сарнову.

Источник сведений опять несложно определить. Все та же книга Войновича.

Правда, лишь часть сюжетной канвы передана Сарновым более или менее точно. Микрофильм и в самом деле попал к австрийскому дипломату, обеспечившему доставку за границу.