Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [67]

Для командировки — условия небывалые. Как правило, в КГБ следили, чтобы те, кому разрешали временное пребывание за границей, не вывозили бы семью. Был даже термин — «держать на якорях».

Командированные оставляли на родине заложников. Гарантов своего возвращения. Опасения за их судьбы и должны были предотвратить намерение стать, по советской терминологии, «невозвращенцем».

Аксенов выставил практически невыполнимые условия. Точнее, выполнимые только в случае эмиграции на формально не запрещенном основании — «для воссоединения с родственниками за границей».

Обычно так уезжали те, кто заявлял о намерении «воссоединиться с родственниками» в Израиле. Что и называлось — «по еврейской визе».

Как правило, заявившим о необходимости «воссоединения» препятствовали, используя любые поводы. Годами приходилось ждать разрешения, нередким случаем был и отказ.

Но «метропольские» организаторы, по их же словам, не планировали эмиграцию. Изначально они утверждали: бесцензурный альманах — вовсе не средство обрести репутацию гонимых и таким образом добиться разрешения «свалить за границу».

Ерофеев акцентировал, что на отъезде настаивала жена Аксенова. Потому и участвовала в переговорах с Кузнецовым. Боялась за мужа и своих родственников. Прецеденты уже были, полагала, что лучше бы оказаться за границей. А тут удобный случай представился.

Для нее — удобный. У Ерофеева, по его словам, было другое мнение. В статье он воспроизвел свой диалог с «прославленным другом»:

«Не скрывая радости, Аксенов сказал, что Кузнецов согласился на условия и заверил, что ему разрешат уехать.

— Что же удивительного в том, что он согласился? — вымолвил я. — Ведь он на каждом перекрестке кричал, что ты делаешь „Метрополь“, чтобы свалить.

Аксенов сделал вид, что не очень понимает, о чем это я. Я замолчал. На моих глазах произошло великолепное предательство нашего дела».

Почти тридцать пять лет спустя Ерофеев иронизировал, не скрывая обиду. Настаивал, что еще на трифоновской даче понял: Аксенов будет эмигрантом. Если для жены условие отъезда — без «якорей», значит, муж тоже допускает, что не вернется. А это не только его личное дело. Поскольку лидер «метропольцев» эмигрирует, постольку их прежняя аргументация становится весьма уязвимой. Вот и получится, что прав Кузнецов.

Аксенов, согласно Ерофееву, «сделал вид, что не очень понимает», каковы будут последствия отъезда. Значит, отрекся. Сначала декларировал, что готов разделить участь товарищей по «Метрополю», исключенных из СП, а затем бросил их, как только представился случай уехать из СССР. Это и названо «великолепным предательством».

Было вроде бы на что обидеться. Но, похоже, Ерофеев, рассказывая о незабытой обиде, проговорился.

Аксенов, согласно Ерофееву, обсуждал с Кузнецовым, на каких условиях готов отправиться за границу. Однако не мог не знать: такого рода проблемы решаются не в СП. Для этого — другие инстанции.

Кузнецов, по словам Ерофеева, не предложил Аксенову договариваться в соответствующих инстанциях, а согласился на все условия. Однако литературный функционер не мог не знать: формально не уполномочен он давать такие гарантии.

Все эти противоречия снимаются, если учитывать, что как раз Кузнецов изначально согласовывал в писательских и партийных инстанциях «метропольскую» инициативу.

Значит, ему и полагалось устранять последствия. Свои ошибки исправлять. Вот Кузнецова и наделили полномочиями: интересам ЦК партии не противоречила эмиграция Аксенова, наоборот, была выгодна. Его чуть ли не выталкивали за границу, потому что любые рассуждения эмигранта о предварительных договоренностях с властью и обмане стали бы заведомо сомнительными.

С Ерофеевым, судя по статье, Аксенов не обсуждал подробно тему эмиграции. Литературным же функционерам, говорил, разумеется, лишь о желании временно поработать в американском университете. Но им важно было, чтобы пересек границу СССР. Дальше — проще. И «метропольский» лидер не мог не предвидеть итог: лишение гражданства. Случай ведь не первый.

Вряд ли Аксенов желал, чтобы итог был таким. Но, подчеркнем, допускал это.

Ерофеев, по его словам, воспринял отъезд Аксенова как завершение разгрома. Полное и явное поражение «Метрополя».

В итоге же поражение обернулось выигрышем. Прежде всего — для «жертв».

Отношение к «Метрополю» значительно изменилось, что и отмечал Попов. В принципе оно уже не могло быть пренебрежительным. Например, Бродский, поначалу иронически отзывавшийся об инициативе советских писателей, занялся впоследствии составлением поэтического сборника Липкина — «Воля». Книгу выпустило американское издательство в 1981 году[141].

В мемуарах Липкин не преминул сообщить, кто был составителем его сборника. Подразумевалось, что стихи по достоинству оценил всемирно знаменитый поэт. Это, кстати, единственное упоминание о Бродском. Вроде бы к слову пришлось.

Мотивация Бродского понятна. Его ироническое отношение к проекту «Метрополь» тут уже ни при чем: помогал «жертве». И это вовсе не отменяло сказанное раньше. Никакого противоречия.

За границей присланные Липкиным материалы печатались чуть ли не по мере поступления. Не в одной издательской организации, так в другой. И он после выхода из СП опубликовал за семь лет еще четыре книги — помимо названной выше