Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [64]

Таково мнение осведомленного современника. Перельмутер счел нужным добавить: «Передаю, как видите, лишь собственные знания-впечатления. О прочем — можете прочитать у других».

Свидетельство Перельмутера существенно дополняет сказанное Поповым и Ерофеевым. А также устраняет ряд противоречий. В частности, если вопрос о заграничной публикации был решен заранее, тогда понятно, зачем составители альманаха — еще до скандала — передавали макеты «знакомым», то есть готовым рискнуть иностранцам.

Уместно предположить, что ориентировались «метропольские» организаторы на актуальный политический контекст и были уверены в поддержке не только руководства СП, но и вышестоящей инстанции. Потому их уверенность разделяли присоединившиеся к проекту знаменитости. И пока не изменился контекст, литературные функционеры не вмешивались.

Политический контекст — пресловутая «разрядка». Или детант, как эту политику традиционно именуют за границей.

Организаторы «бульдозерной» выставки уцелели благодаря контексту «разрядки». По указанию ЦК партии столичная администрация пресекла скандал и минимизировала последствия, на что и рассчитывали художники. Но имиджу СССР все равно был нанесен ущерб.

Его бы отчасти компенсировал «Метрополь». Публикация могла бы подтвердить соблюдение условий пресловутой «разрядки» советским правительством. Альманах принципиально бесцензурный, хотя дело не только в этом.

Участие известных за границей «поэтов-нонконформистов» обозначало бы еще и связь с так называемой «оттепелью».

Не планировались другие ассоциации. Так, Попов акцентировал, что «в альманахе нет настоящих диссидентов…» (здесь и далее курсив автора — Ю. Б.-Ю., Д. Ф.).

Да, «настоящих диссидентов» — упомянутых там же Войновича и Копелева — не приглашали. В противном случае, отметил Попов, «метропольских» организаторов «тут же обвинили бы в том, что мы создали антисоветскую диссидентскую контору. А официальный писатель Трифонов, например, которого Аксенов позвал в альманах, отказался и честно сказал: „Ребята, у меня своя игра“».

Язвительная характеристика — «официальный писатель». Особенно если учесть, что иных не было в той организации, где состояли также Аксенов, Попов и Ерофеев. А насколько близок Трифонов к официозу — возможны разные мнения. Тут важно, что упомянута «игра».

Отсюда следует, что Трифонов счел чрезмерно рискованной «игру», затеянную «метропольскими» организаторами. В отличие от «своей». Это объяснимо: политическая ситуация могла внезапно измениться, как произошло в период «оттепели», договоренности, если были, оказались бы отмененными, и тогда неизбежностью стало бы отречение от альманаха. Либо исключение из ССП — как минимум. Значит, утрата возможности печататься на родине.

Когда «метропольцы» обсуждали проект, не прогнозировались еще политические изменения. Считалось, что политика «разрядки» удачна. Перспектива очередной мировой войны существенно отдалилась. Международный олимпийский комитет выбрал Москву для проведения Олимпиады-80, подготовка была в разгаре, строились новые спортивные и жилые комплексы. Скандалы были тогда нежелательны.

Однако в СССР — инфраструктурный экономический кризис, осложненный политическим. Большинство областей переведены на так называемую талонную систему обеспечения продовольствием. Талоны — аналог продовольственных карточек, отмененных в послевоенные годы. Росло недовольство. Все больше становилось активистов «самиздата», привлечение же диссидентов к уголовной ответственности вызывало протесты иностранных правозащитных организаций, с чем приходилось считаться — «разрядка».

Почти явным был и кризис в административной элите. Иностранные радиостанции, вещавшие на СССР, передавали, что брежневскому окружению все труднее скрывать болезнь генсека, он чуть ли не умирает. В общем, не переживет 1978 год. Значит, в перспективе — борьба возможных преемников за власть[137].

Что лидер партии болен, видно было и на телеэкранах, когда демонстрировалась хроника официальных мероприятий. Как ни старались режиссеры и операторы, но скрыть это не могли.

В СССР многие ждали перемен. Вполне очевидно было, что высшее партийное руководство стоит перед выбором пути: либерализация политическая, с необходимостью подразумевавшая экономические реформы, либо — интенсификация мер подавления.

Знаком либерализации в СССР мог бы стать «Метрополь». Своего рода символом новой эпохи. Однако в Политбюро ЦК партии выбран был иной путь.

Согласно и негласно

К осени 1978 года деактуализовались в СССР установки, подразумевавшие хотя бы относительную либерализацию. И не случайно литературные функционеры как раз тогда «заметили» подготовку «Метрополя» к изданию: ситуация изменилась, выбор сделан.

Правда, скандалы оставались нежелательными, и «метропольскую» инициативу попытались сначала пресечь, избегая крайних мер. Но в любом случае утратили силу прежние негласные договоренности.

Они были. Потому Кузнецов и не добивался, чтобы к нему в кабинет Аксенов пришел. Не о чем беседовать: ситуация изменилась, каждый из договаривавшихся выбрал свой путь, дальше — опять «игра»[138]