Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [42]

Компромисс не удался. Репутационный ущерб, по словам Войновича, оказался значительным. Однако негласный запрет на публикации был снят.

Перемирие Войновича и руководства ССП было, как известно, недолгим. В дальнейшем автор крамольного романа отвергал компромиссы.

Тем не менее в 1970 году Суслов выиграл. Он добился уступки от Войновича. Оставался Шаламов, а тут все оказалось сложнее.

Шаламов, в отличие от Войновича, жил не только литературным трудом. Имел и другой источник дохода, пусть и мизерного. К 1970 году получал уже пенсию — как по возрасту, так и в качестве инвалида, «жертвы сталинских репрессий».

Запугать его привлечением к уголовной ответственности было б трудно: угроза практически нереализуема из-за прогнозировавшегося международного скандала. Но для литератора и запрет на публикации — серьезная опасность.

Шаламова убеждали долго, и он тоже уступил. Письмо в «Литературную газету» опубликовано 23 февраля 1972 года[94].

Руководил операцией все тот же Ильин. Так, этот «соавтор» почти копировал первую фразу письма Войновича, только издание упомянуто другое: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке „Посев“…»[95].

Отмеченные Войновичем обороты воспроизведены в шаламовском письме. Тут и «грязные цели», и, конечно, «провокация» и т. д.

Вынужденным было письмо. И технику современники опознали сразу — ex ungue leonem[96].

Репутационный ущерб был велик. Однако организаторы вновь использовали не только пресловутый кнут: не обошлось и без своего рода пряника.

Немалую роль сыграло руководство издательства «Советский писатель», где уже давно лежала рукопись поэтического сборника Шаламова — «Московские облака». 17 апреля 1972 она наконец сдана в набор. 29 мая книга подписана к печати, вышла на исходе июля[97].

В 1973 году Шаламов принят в ССП. Это и дало право на льготы, полагавшиеся литераторам-профессионалам. Бывшем лагернику компенсировали унижение.

Суслов опять выиграл. Однако проигрывал в главном. Распад советской идеологии предотвратить не удалось.

Отстранение Твардовского от должности и письма, опубликованные «Литературной газетой», широко обсуждались советскими интеллектуалами. Тенденция была очевидной. Заграничные публикации с необходимостью подразумевали судебный приговор либо унижение посредством отречения и покаяния.

Допустимо, что Липкин по-прежнему ждал, пока ситуация изменится. Например, собирался отправить рукопись Гроссмана за границу, когда уже не будет столь тщательным контроль.

Это можно допустить, но подтвердить опять нечем. О скандалах конца 1960-х годов нет упоминаний в мемуарах Липкина.

Часть III. Последствия триумфа

Неслучайные совпадения

В феврале 1970 года Суслов не только одолел Твардовского. Отстранение строптивого главреда от должности — урок остальным. И дан он незадолго до начала очередной пропагандистской кампании: всесоюзного празднования столетия со дня рождения Ленина.

Но в октябре 1970 года Суслов проиграл. А выиграл именно тот писатель, чью деятельность главный идеолог страны всячески старался пресечь. Нобелевская премия по литературе была присуждена Солженицыну.

Года не прошло с тех пор, как его из ССП исключили. Лишили статуса литератора. И вот — триумф. Нобелевский комитет, можно сказать, ответил литературным функционерам.

Однако важно, что с триумфом Солженицына хронологически совпадает другое немаловажное литературное событие — иностранная публикация гроссмановской повести «Все течет…».

Это совпадение долгое время оставалось словно бы незамеченным. В силу чего и необъясненным. Минуло шесть лет после смерти Гроссмана, формально он еще считался классиком советской литературы, когда издательство «Посев» опубликовало повесть «Все течет…»[98].

Посевовское издание упоминают все иностранные биографы Гроссмана. Добавляя при этом, что повесть оказалась вне сферы внимания критиков[99].

Действительно, в 1971 году была опубликована лишь одна статья о гроссмановской повести. И напечатал ее посевовский журнал «Грани»[100].

Еще одна статья — восемь лет спустя. Опубликовал ее израильский журнал «Время и мы»[101].

Затем — опять молчание. Критики принялись обсуждать гроссмановскую повесть, когда роман «Жизнь и судьба» был уже переведен на иностранные языки. В таком контексте и шло обсуждение[102].

Ситуация вроде бы парадоксальная. Если пользоваться советской терминологией, можно сказать, что гроссмановскую повесть четырнадцать лет «замалчивали».

Даже к началу 1990-х годов критики-эмигранты не пожелали объяснить причину такого «замалчивания». Меж тем она выявляется, если учитывать литературно-политический контекст публикаций.

Начнем с того, что биографам Гроссмана запомнилось первое книжное издание повести в ноябре 1970 года. Однако еще раньше две главы опубликовал журнал «Грани» в семьдесят восьмом номере[103].

Повесть была таким образом анонсирована. В редакционном уведомлении, помещенном на первой странице журнала, указано: «Этот номер выходит с увеличенным количеством страниц из-за того, что в последний момент, когда номер подписывался к печати, в него были включены отрывки из книги „Все течет…“ Вас. Гроссмана».