Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [41]

Далее объяснялось, чем же заинтересовал московский литератор редакцию эмигрантского журнала. Причина обычная: «Прозаические произведения В. Шаламова в России не публикуются. Они распространяются почитателями его таланта в списках. Часть рассказов попала на Запад и была опубликована на русском и иностранных языках. Помещаемые ниже рассказы публикуются по-русски впервые».

Итак, подразумеваемый источник публикации — шаламовские рукописи, попавшие в «самиздат». И с очевидностью же подразумевалось, что такое без ведома автора произошло бы[89].

Связь Шаламова и «Нового мира» неочевидна в данном случае. Но о ней знали многие литераторы-москвичи и, конечно же, сотрудники курирующего литературу отдела КГБ.

В советских издательских организациях тогда практиковалось так называемое внутреннее рецензирование. Формально каждый автор, приславший рукопись, имел право на получение мотивированного ответа в случае отказа. Рецензии подобного рода не публиковались, они были только основанием решения о возможности либо невозможности публикации, зато гонорары выплачивались обязательно. В «Новом мире» Шаламов — один из постоянных рецензентов. Кроме того, он еще в 1963 году передал Твардовскому рукопись цикла «Колымские рассказы». Лежала она в редакции долго, напечатать главред не решился, но ознакомиться с ней успели многие. Сам собой подразумевался бы ответ на вопрос об источнике публикации в «Гранях»[90].

Отметим, что авторы предисловия в «Гранях» умолчали о нескольких советских публикациях шаламовской прозы. Но главное, не упомянули рассказ, напечатанный в первом номере журнала «Посев» за 1967 год[91].

Допустимо, что сотрудники «Граней» не знали всю советскую библиографию Шаламова. А вот не знать о западногерманской публикации рассказа не могли. У «Посева» и «Граней», подчеркнем еще раз, один издатель. Да и штаты, так сказать, пересекались. Потому умолчание вроде бы странное.

На самом деле все объяснимо. После неудачи в связи с посевовской публикацией «Крутого маршрута» организаторы не желали напоминать читателям о почти одновременном выпуске еще и шаламовского рассказа — тем же издателем. Гораздо заметнее стала бы интрига. По советско-итальянской версии, инцидент обусловлен некорректными действиями фирмы «Мондадори», а западногерманского участия словно бы и не было.

В семьдесят седьмом номере «Граней» публикация шаламовской прозы была продолжена. Тем самым демонстрировалось, что не без попустительства Твардовского нанесен урон репутации СССР. Значит, с политической точки зрения была вполне обоснована замена новомирского главреда[92].

Трудно судить, насколько эффективны были публикации в «Гранях» — после отстранения Твардовского от должности главреда. Главная задача, подчеркнем, уже решена к тому времени.

Нерешенной же оставалась другая задача: ЦК КПСС должен был реагировать на публикации Войновича, Некрасова и Шаламова в «Гранях». Пусть и невиновны писатели, а интригу надлежало маскировать. Создать видимость реакции. Что называется, зачистить информационное поле.

Проще всего решался вопрос об участи Некрасова. Фронтовик, офицер, коммунист, сталинский лауреат, он хоть и дерзил власти, но в целом считался лояльным советским писателем. Инкриминировать ему отправку рукописи за границу было бы странно: очерки давно уже напечатаны, потому сомнительной выглядела бы инициатива автора, решившего вдруг рисковать статусом литератора-профессионала ради новой публикации, едва отличимой от прежней. Так что по умолчанию виновными оказались некие «провокаторы».

Иное дело — Войнович. У него репутация иная, да и «роман-анекдот» явно сатирический, то есть крамольный. Но каяться автор не желал, значит, исключен был пастернаковский вариант. Потому в ЦК партии выбрали гинзбурговский.

Войновичу предложили компромисс. Можно не каяться, но следует в печати опротестовать заграничную публикацию.

Без уступок было не обойтись. И так уже более года не печатался. И автор крамольного романа согласился опротестовать заграничную публикацию. Контролировал процедуру В. Н. Ильин — секретарь по организационным вопросам Московского отделения ССП.

Много лет спустя Войнович эту процедуру довольно подробно характеризовал. По его словам, заявление, подготовленное для «Литературной газеты», формулировалось «приблизительно так: „Мне стало известно, что журнал `Грани` напечатал небольшую часть моего незаконченного романа, на что я никому не давал разрешения. Я протестую“. Ильин пошевелил губами, взял авторучку и перед словом „журнал“ вписал эпитеты: „антисоветский, так называемый“ и еще что-то о грязной политической провокации. Я говорю, что это не пойдет. Он тут же согласился: вычеркиваем. Вычеркнули. Я подписал».

Опубликовало письмо «Литературная газета» 14 октября 1970 года. Начиналось оно полемически: «Мне стало известно, что издающийся в ФРГ антисоветский журнал „Грани“…»[93].

Далее — в том же духе. Если верить «Литературной газете», Войнович, утверждал: «Я глубоко возмущен гангстерской акцией этого так называемого журнала, преследующего грязные и явно провокационные цели».

Войновича попросту обманули. И писатель отметил: «письмо было опубликовано с правкой Ильина. Со всеми его словами: „так называемый“ и „грязная провокация“. Так что автором по крайней мере половины слов является он. Но протестовать против этого бесполезно и негде. Разве что в тех же „Гранях“».