Пенза-5 - [3]

Леха выходит на лестничную площадку. Облокатясь о перила. Смотрит вниз. В казарме пусто. Уют и отдохновение по-армейски…

Я подхожу к Акутину.

— Эх, — говорит он, — ностальгия.

— Чего?

— Ностальгия, бля, — тоске по родине…

И я вдруг понимаю, что и у меня — то же самое. Смежишь веки и — миф о вечном возвращении…Отец. Мать. Теплый дом, семейный очаг. Библейская, в общем, тема. Нечто даже эпическое, если б не девочки. А то двойное зло: отвергли, а теперь снятся. Иногда очень неприлично, типа — Вирсавия за туалетом. Кому это нужно, думаю?

К концу апреля в моей жизни появилась Надя. Собственно я не сразу это заметил. Тут у меня некоторые провалы. Помню я уже с пакетом, возле западного КПП. В пакете пирожки. Кажется с творогом. И бутылка компота. Да, думаю, чтобы рыба клевала, надо её прикармливать…

— Ты, — говорю, — зачем дневальному сказала, что сестра? У меня сестры ближе Харькова не сыщешь. И та двоюродная. Да еще живет на улице Тимуровцев

- Неудобно как-то, — отвечает, — Что я скажу знакомая?

Действительно перебор получится. Я — то ее, считай не знаю. Как познакомились — помню смутно. Какой-то вечер, полутьма, танцы… Чьи-то волосы щекочут нос.

Невозможный сладковатый запах французских духов. Упругий мячик девичьей груди у тебя под ложечкой. Наверное грудь была все-таки Надина. Обнять ее, думаю, что ли? Лицо хорошее…

— Пошли, — говорю, — отойдем отсюда.

— А тебя ругать не будут?

— Кому я нужен…

На этой фразе она деликатно покраснела. Отошли, присели на бревно. Училище вообще хорошо расположено. Выскочишь — кругом дубы. Савин говорит: это чтоб перепада давлений не было. С одной стороны забора дубы, с другой… Армейская гармония. По утрам здесь хорошо пробежаться. Вечером удобно возвращаться из самохода. Многофункциональные такие дубы. Опять же с девушкой встретишься…

Сидим укрытые от чужих глаз редкой листвой и кустами. Я ем пирожки, прихлебывая компотом. Мысли какие-то странные: где-то я ее видел…

Черт бы побрал мою память не лица! Был случай: с одним мужиком раз двадцать здоровался, прежде чем познакомился. Оказалось, путал его с другим. Однажды увидел их рядом в очереди за молоком — непохожи! Как мог спутать — неясно. После третьего пирожка я глубоко и сыто вздохнул.

— Не понравились? — робко спросила Надя.

— Я, в принципе, не много ем, — соврал я.

Она пожала плечами и улыбнулась:

— Я старалась.

И тут я вспомнил. Вернее — понял: она похожа на актрису Ольгу Остроумову. Только фигурка у нее была скромнее. Худенькие руки, распятье ключиц… Трогательная незащищенность. На фоне таких девушек острее всего желание погусарить. Афоризм «в женщине мы ценим слабость» мною вообще понимался буквально: вот лежит она и помирает… Когда в школе, мне начала намекать на чувства толстушка Рита, я оскорбился. Это было слишком? И потом, чем с ней может кончиться размолвка?..

Я положил руку Наде на плечо. Это был поступок. Не исключено, что возбуждающе подействовали пирожки. Мало ли что там в начинке — обычно после еды меня клонит в сон.

Надя повернула голову и счастливо улыбнулась. Я подумал: это не мне. И закрыл глаза. В решающие минуты я, как правило, ничего не решаю. То, что мы поцеловались, зависело от меня так же мало, как собственное зачатие! В трусости везде присутствует нечто фатальное. Как и в любви, кстати.

Вообще целоваться после пирожков, естественнее, чем уплетать пирожки перед поцелуями. Как-то сытнее.

Я открыл глаза. Рука Нади гладила мои шею и затылок. Я подосадовал на свой не очень свежий подворотничок. Кто ж знал, что до такого дойдет?.. Я даже подумал, что портянки и нижнее белье тоже хорошо бы сменить. Это была смелая мысль — смелее, чем ее неопытный автор.

Надя что-то шептала. Прислушался — мое имя.

— Юр-ка, — сказала она раздельно, — а ты не похож на свое имя.

— Это оно на меня не похоже.

— Тебе бы пошло «Владимир».

У меня так дядьку зовут. А деда — Ефим. Может, — говорю, — мне б «Ефим» пошло?

Она улыбнулась одними губами и покачала головой.

В каждом ее жесте я неожиданно начал угадывать нечто сексуальное. Бром, который нам кидали в котел, не помогал!.. Могу себе представить, как бы я рассвирепел, если бы он помог.

Я закинул ногу на ногу и попросил пирожок. Думаю, поем, отвлекусь…Поел — не отвлекся.

Надя смотрела на меня так, будто между нами уже все состоялось.

— Ладно, — говорю, — мне пора.

Мы встали.

— Нет, это ты здорово придумала — Наденька, Володенька… Когда г’еволюцию делать будем?

Она засмеялась. Я прижалась ее губы к своим. Грудь ее, между прочим, умещалась в моей ладони. После родов, наверное, уже не уместиться, подумал я. Странные мысли приходят в голову.

Один пирожок, кстати, я донес до казармы. Скормил его Ваське Федулаеву.

— Юрка, женись! — сказал Васька с энтузиазмом. Последний, крупный, глоток выдавил из него слезу.

— Только не из-за харчей, — ответил я.

Юношеский максимализм все-таки давал себя знать.

Связи с женщинами всегда складываются несколько сейсмически. Лично меня это удручает — неясно даже какой темп выбрать.

— Ты главное на шаг не переходи, — учил меня Игорь Сушков, — вбежал, трахнулся и сразу выбегай.

Практичная голова Сушкова напоминала топор. Анфас не просматривался — все ушло в профиль. Я даже удивлялся: как это у него на лице умещаются два глаза! Самое главное — для чего? Если хозяин почти все время спит. Пробуждение для Сушкова означало самоволку. Или наоборот.