Past discontinuous. Фрагменты реставрации - [71]
Не было бы счастья, да несчастье помогло ‹…› [в «поверженном Кремле»] открылось небывалое по широте поле для выработки наиболее совершенных методов ремонта и реставрации. Наряду с работой практической происходили дискуссии по вопросам чисто теоретического порядка, было проявлено столько подлинного воодушевления, порыва, и даже совершены такие геройства, что эти золотые дни радостной работы навсегда останутся самыми светлыми воспоминаниями в сердцах их участников[327].
Революция заканчивается там, где начинается реставрация, реставрация же начинается там, где главный революционер требует «вернуть все как было»[328] и «сохранять все ценности… самым тщательным образом»[329]. Однако инспирирующее прометеевское начало заражает по-прежнему революционным энтузиазмом, желанием искать, преодолевать препятствия, находить и прикасаться к fons et origo. В связи с этим нельзя не отметить, насколько пропагандируемое Грабарем «лечение ампутацией» напоминает кастрацию и насколько эдипален подтекст его теории о раскрытии-расчистке как наилучшем способе сохранения и изучения шедевра. Вместе с тем его описания экспедиций в поисках скрытых сокровищ, борьба за то, чтобы первыми застолбить предмет или постройку для раскрытия, первыми найти в ее развалинах признаки все более уходящей в глубь веков древности – все это превращало древнерусскую архитектуру и живопись в Клондайк и по характеру сильно отличалось не только методологически, но прежде всего этически от общепринятого. Со стороны область древностей кажется тихой заводью, где обитают скряги-антиквары, чудаки-коллекционеры, знатоки-арт-дилеры, музейные кураторы и техники реставрации. В действительности все здесь заряжено энергиями политической, институциональной и экономической борьбы, острейшим сопротивлением со стороны конкурирующих институций, сообщества археологов, музейных специалистов и историков-реставраторов. Высоко было и напряжение внутри и снаружи «слаженного, дружного коллектива», который зависел от покровительства в лице прометеистического Грабаря и «инспирированных» им комиссаров.
Однако даже и для сомневающихся были заразительны революционный энтузиазм, ощущение полного обновления истории в акте раскрытия старого и открытия в его недрах нового прошлого, инстанции подлинного начала. «Расчистка» выпускает на свободу истину, утаенную в глубине произведения, являет «несокрытое» – алетейю, то есть такое начало, которое неподвластно забвению и будет отныне сиять невозбранно на революционном небосводе, освобожденном от позднейших наслоений и искажений, от фальшивых идолов и ложных богов.
7. Реставрация-революция. Возвращение к новым истокам
О реставрации как аллегории революции
Картины патриархальной старины: вот в своей темной мастерской сидит старичок-иконник – собиратель, реставратор и торговец образами. Перед ним лежат старые доски, требующие поновления. Посмотрим, как он работает, проследим за его жестами:
Внимательно он оглядывал их с задней стороны. Доска, рубленная топором, доска тонкая с двумя, а еще лучше с одной, поперечными шпонками заставляли его оживиться в предвкушении древности. Нетерпеливо смывал он бумагу теплой водой и, изучив своим зорким глазом лицевую сторону, брал в руки остро отточенный нож, придвигал баночку с маслом, с политурой и, если на иконе были прописи, с нашатырным спиртом. С этим несложным аппаратом своего ремесла он садился и медленно, терпеливо, вдумчиво работал, осторожно скобля поверхность поставленным на ребро лезвием и в нужные моменты увлажняя ее ваткой, намоченной той или другой жидкостью[330].
За работой реставратора в начале ХХ века наблюдает молодой Павел Муратов; так вспоминает он эту «первичную сцену» открытия русской иконы русским модернизмом Серебряного века[331]. Ножичек в руке, которая скоблит поверхность старой живописи, растворитель, спирт, реактивы, предназначенные для растворения и смывания верхнего красочного слоя: работа реставрации, то есть, в буквальном смысле, восстановления, осуществляется разнообразными жестами и приемами деструкции. Такая деструкция называется на профессиональном языке расчисткой, раскрытием: нож и растворитель – орудия-символы уничтожения и негативности – дают нечто новое, необыкновенное и ранее невиданное позитивное присутствие:
Через несколько часов совершалось чудо: среди темной доски с едва проступающими уродливо искаженными очертаниями выделялся небольшой отчетливо расчищенный квадрат, сверкающий всей свежестью первоначальных красок, очаровывающий тонкостью линий, нежностью ликов, многоцветностью одежд, роскошью следов настоящего старого золота на белом «костяном» левкасе. ‹…› Сколько раз пишущему эти строки приходилось видеть такое чудо, совершенное искусной рукой и верным глазом иконника![332]
«…Изумительнейший Святой Георгий на белом коне», «среди нежного цвета одежд и брызг оставшегося старого золота так певуче выступающие белые сонмы ангелов…»[333] Из обыденности реставрирующих жестов возникает апофеоз революции: старый мир разрушен, и сквозь его руины сияет, изливается потоками света и цвета освобожденный Подлинник – многоцветный, свежий, тонкий, нежный, певучий мир несокрытого прошлого. Вот еще одно свидетельство первичной сцены: мы снова наблюдаем эпизод сотворения, которое создается жестом радикального уничтожения, при помощи простейшей техники, ножа и растворителя. Соскабливая слои обманчивой, косной, темной поверхности, мы пробиваемся к скрытой в сердцевине; из-под заскорузлой корки открывается зрелище сияющей светом и цветом Истины:
