Партизанская музыка - [44]

Он спрыгнул со сцены и через три секунды уже стоял, склонив голову, перед высокой красивой брюнеткой в черной плюшевой жакетке.

Зал закопошился, снимая полушубки, ватники, пальто.

— Первые — мы! — выкрикнул Филиппов. — Северюхин, не ударь лицом в грязь! Покажи им! Пусть Малюк не задается!

Северюхин дружески подмигнул мне, помедлил и, отбив басами три вальсовых такта, заиграл «Синий платочек». Вскоре зал ответил ему то наплывающим, то удаляющимся ритмическим шарканьем. Кружилось пока лишь несколько пар, танец вел Малюк, но с каждой секундой пар прибавлялось, и уже казалось, что не мелодия, ровно и чисто исполняемая Сашей, ведет за собой танцующих, а сам зал диктует и темп, и ритм, которые Северюхин едва успевает обозначать на гармони.

Я не смотрел в зал, я следил за правой рукой Северюхина, и сердце мое ревниво трепетало. Тут было чему позавидовать!

Филиппов продолжал стоять внизу перед нами. Пары, прекращая кружение, старательно обходили его, а он мутно смотрел на Северюхина и улыбался.

— Петь хочу! — неожиданно крутанул головой Филиппов и полез на сцену. — Петь буду!

Он встал за спиной Северюхина, расстегнул ворот гимнастерки, выждал и зычно запел. Он пел не новый «Синий платочек», какой в годы войны начала исполнять по радио Клавдия Шульженко, а тот старый, какой она пела с патефонных пластинок и где не было еще ни фронта, ни пулеметчика, а была лишь счастливая и светлая тоска.

Филиппов обладал и слухом, и голосом. Если бы он не орал во всю глотку, не старался заглушить гармонь, то его пение, может, и доставило бы удовольствие. Но он солировал, он упоенно запрокидывал голову, подолгу держал звучные ноты, и музыку залихорадило.

— Перехвати! — в мою сторону бросил Саша и зачем-то подмигнул.

Я был готов, всё это время я держал пальцы на клавишах и повторял мысленно переборы Саши. Филиппов все еще пел. Не ожидая, пока он закончит куплет, я перенял у Северюхина басовую партию и, отсекая прежнее, во всю силу гармонных мехов заиграл «На сопках Маньчжурии».

Зал вновь ожил. Гармонь инвалида оказалась голосистей северюхинской, а может, это мне только чудилось, ибо звук рождался не где-то в стороне, а здесь, на моих коленях, печальные аккорды торжественно взмывали вверх, подолгу звенели над залом и затихали лишь тогда, когда на смену им из нутра гармони вырывались новые.

Я торжествовал, я радовался и уже позволил себе для разнообразия уйти октавой повыше, когда над моей головой раздался все тот же оглушающий голос:

Ти-и-хо вокру-уг,

Лишь ветер над сопкой игра-а-е-ет…

Порой из-за туч выплывает луна-а-а,

Могилы бойцов освеща-е-ет…

Филиппов опять пел чисто и правильно, но совершенно не слушался гармони, и неизвестно чем всё это кончилось бы для меня, если бы Северюхин, дождавшись конца куплета, не вступил с вальсом «Над волнами». Тут, как видно, Филиппов слов не знал и обиженно смолк. Однако не надолго. Уловив мелодию, он начал все громче и громче сопровождать ее мычанием и разошелся так, что Малюк вспрыгнул на сцену и сказал:

— Слушай, Егор! Перестань ты, наконец, портить людям вечер. Не мешай веселиться!

— А я разве не веселюсь? Кто как умеет, так и веселится! Ты танцуешь, причем с моей бабой, понял? А я петь хочу!

— По-хорошему прошу, Егор! Иди домой! Перед бойцами стыдно… Неужели не понимаешь?

— Не-ет. Шалишь, Малюк! Не выйдет! Хочешь меня спровадить, а сам мою бабу захороводить. Не выйдет, хитрая ты, хохлацкая душа! Такая баба не по тебе! Такой девки нет другой в поселке! Знаешь, как она мне досталась? Боевым напором — понял? Прихожу в клуб — ее нет. Прихожу в общежитие — на заводе, говорят, на смене. Прихожу на завод — одноногий вахтер не пускает, за ржавую берданку хватается. Что ж, я должен Новый год без своей любимой бабы встречать? Ну, я показал им всем! На пистолет глянул, все притихли — и вахтер, и мастер. Сразу и замена девке нашлась… А ты, Малюк, на нее не целься, не по тебе девка, ты себе по росту ищи, понял?

— Чем же хвастаешь ты, Филиппов! — По лицу Малюка заходили крутые желваки. — Чем хвастаешься? Ты еще ни одной пули вражеской не слыхал, а на своих оружие поднимаешь… Уходи немедленно отсюда!

— Да пошел ты знаешь куда!

Вальс давно уже кончился, на сцене скопилось столько народа, что Малюк и Филиппов стояли почти вплотную друг к другу. Чтобы отвлечь внимание, Северюхин заиграл фокстрот, но и веселая музыка не могла заглушить возбужденные голоса.

— Уходи немедленно! В противном случае вызову наряд.

Филиппов оказался не настолько пьян, чтобы не понимать, что зашел слишком далеко.

— Ты чего шумишь, Малюк? Зачем «чэпэ» устраиваешь? На глазах у бойцов позоришь меня. Ты думаешь, это я забуду, прощу тебе? Нет, ты плохо знаешь меня…

В этот момент на сцене появился всегда веселый, озорной и находчивый связной начальника опергруппы Борис Воронов.

— Что за шум, а драки нет! — воскликнул он, протискиваясь к Филиппову. — Комиссар, я за тобой! Срочно вызывают.

— Кто? — недоверчиво нахмурился Филиппов.

— Аристов.

— А что случилось? Почему уж так срочно?

— Видно, понадобился, раз вызывают.

— Неужто с завода успели нажаловаться? Вот люди, а?

— Не знаю. Приказано разыскать немедленно.