Пароход Бабелон - [74]

Эти картины были явно из той же коллекции, что и те, которые комиссар видел в замке, но, скорее всего, были они составлены женщиной и как бы в противовес мужчине.

– Иногда мне кажется, что без этих картин я могу заблудиться, – разоткровенничался хозяин дома, заметив, с какой настороженностью пан комиссар разглядывает полотна. – Однако прошу к столу, господа офицеры.

На долгом столе, устланном голландской скатертью, яркими пятнами вспыхивали блюда с разнообразной снедью. Пан Леон явно хотел удивить «господ офицеров» своей щедростью. Возле каждой тарелки с золотым фамильным гербом – с теми самыми оленями, о которых говорила Ольга Аркадьевна, – чистое серебро и белотканые амстердамские салфетки. Десятичарочные штофы и тонкостенные, подернутые инеем графины с травяной водкой возвышались над холодными закусками, точно готические храмы над многолюдными рыночными площадями.

Насытившись сполна замешательством красноармейцев, ясновельможный пан пригласил их за стол еще раз.

– Господа, поймите правильно, всего лишь согревающая душу национальная кухня. Не верьте, господа, когда говорят, что галицийская кухня находится под сильным австрийским влиянием, и для примера берут тот же венский штрудель. Под сильным влиянием находится пан Пилсудский. И мы, господа, даже знаем с вами, под чьим именно. Нет, только подумайте, – он безнадежно воздел большие руки кавалериста к низкой люстре, – харьковский медик пишет Безелеру от лица всей Польши… От моего лица! [36]

– Леон, – остановила старуха сына с таким страшным свистом, что горничные уже готовы были кинуться к ней.

– Что за чудо эта женщина, моя матушка. Я бы пропал без нее. – Ротмистр громко рассмеялся. Казалось, он единственный, кто не расслышал свиста из старухиных легких.

Уселись.

Ефимыч – слева от ясновельможного пана, Верховой – справа. Маман заняла позицию для обзора наиболее привлекательную – в дальнем углу стола. Ее серые навыкате глаза следили за каждым. Сейчас более остальных старуху интересовал Кондратенко.

– Ядвига Ольгердовна, мой сын не представил меня, – обратилась она к Кондратенко слишком громко, как то бывает с людьми, плохо слышащими не только других, но и себя. – Такое с ним водится в последнее время. Наш предок участвовал при втором разделе Речи Посполитой…

Не выдержав длительного взгляда холодных глаз Ядвиги Ольгердовны, командир эскадрона набычил шею и зловредно скривил рот.

Даму это не напугало, она ответила эскадронному зеркально отраженной улыбкой, будто так же умела, когда надо, и шашкой рубануть, и жидку дыхание перебить.

Почувствовав возникшее меж ними напряжение, Ефимыч тихонечко попросил эскадронного быть поласковей с «мадам».

– Не могу, – прошептал в ответ эскадронный, заливаясь краской сквозь щетину, – от смущения живот пучит и внутри обрывается все от допущенной несправедливости.

– Господин комиссар, я так разумею, что вид холодной буженины вас уже не должен смущать. Так отведайте, такой на сто верст вокруг не сыщете. Ян подержит блюдо. Ян!.. – однако управляющий блюдо держать не стал, послал взглядом горничную за спину комиссара. – Воспользуйтесь и клюквенным соусом, настоятельно рекомендую. О-у-у, а вот и наши звездочеты!

Ротмистр вышел из-за стола, прошелся рукою, точно горячим утюгом, по стального цвета визитке, обошел маман и направился к вошедшим Родиону Аркадьевичу и Ольге Аркадьевне.

– Документы!.. – пошутил пан Леон не до конца строгим голосом, видимо он хотел сказать все же «приглашение», но вышло вполне в духе времени. – Нет документов? Ну и не надо, у нас сегодня все для народа. – Он с удовольствием потряс руку Родиона Аркадьевича и салонно припал к пахнущим полынью пальчикам напуганной Ольги Аркадьевны.

«Ах, до чего же здорово она умеет играть заученную роль!» – воскликнул про себя комиссар.

– Ваши места супротив господина полковника и комиссара. Будет как в синематографе, обещаю… Agnieszka, Weronika, że stoisz?

Заплясали огни свечей, зазвенело празднично стекло, горькая приятно обожгла еще свободные, еще не забитые изысканными яствами внутренности, и вот уже вскоре наступил тот благостный момент, который имеет удивительное свойство наступать за любыми столами во все времена, пусть и самые лютые, стоит лишь трапезничающим утолить первый голод и взять первую паузу.

Застольная беседа прояснила, что пан Леон был человеком крепким. Многим интересовался. В особенности когда вышел в отставку. В круг его интересов попадали и короли, и каравеллы, и старинные неточные карты, и точные анатомические атласы, и даже последние открытия господина Фрейда в области бессознательного. Интересовало пана Леона и все мистическое, спиритуальное, в особенности если оно было связано с неразрешимыми проблемами пола и пророчествами на ближайшее время.

Желая подвести господина Белоцерковского к теме, касающейся тайных знаний, и прекрасно понимая, что тот вряд ли с ходу начнет розенкрейцерствовать, да еще и при красноармейцах, пан Леон решил начать с легкой мистической истории про шпаги, которую так любил и которая неизменно имела большой успех во всех компаниях. А тут еще молния распорола дно небесное, и разбавленное электричеством чернило стремительно хлынуло в самозваные очертания окон.