Пароход Бабелон - [76]

Но вот и его гусиная слава к концу подошла. А между командиром полка и паном Леоном неожиданно завязалась оживленная беседа.

– Господин офицер, вразумите, что делают в полку командиры, понимаю, но никак не могу взять в толк, к чему в полку комиссар и каковы, собственно говоря, его служебные функции?

Ответив пану Леону пару раз: «Ась?», Верховой все-таки попробовал объяснить, что комиссар является нравственным и, так сказать, духовным наставником личного состава полка.

– Понимаю, понимаю, – перебил его пан, – значит, комиссар – это своего рода красный поп.

– Leon, po co ci to potrzebne? – попробовала остановить сына старуха.

– Религию мы, господин ротмистр, не признаем, – сказал Ефимыч, внимательно следивший за беседой.

– Комиссар воспитывает бойцов в духе преданности новой родине и идеям большевизма, вселяет в них бодрость, следит, чтобы бойцы были здоровыми и веселыми, – вступился за комиссара комполка.

– «Здоровыми и веселыми»?! – Пан ротмистр вздохнул тяжело. – Ну на фокусника пан комиссар не похож, может, он искатель новой веры, новой правды? Что же вы ищете? – обратился пан Леон к комиссару. – Какое волшебное зелье есть у вас от болезней, чтобы делать всех веселыми и здоровыми?

– Мы ищем всеобщее благоденствие в вечности, – нашелся комиссар, несмотря на неожиданно прямо поставленный ясновельможным паном вопрос. – Вот и вся наша стратегия.

– Всеобщее благоденствие?! – Пан изломал бровь, как это делал в салонах, когда не мог ни понять, ни принять чью-то позицию, и подлил комиссару «чистенькую».

– Разумеется, всеобщее, всечеловеческое. Разве может живой человек существовать отдельно от других людей, иметь иные, нежели у них, интересы и представления о жизни? А лекарств у меня нет, я не лекарь. И веселье внушаю исключительно победами большевиков на фронтах революции.

– Вечность и благоденствие… Интересно, как вы их себе представляете. – Ядвига Ольгердовна уставилась на остатки Друджика.

Возникла неловкая пауза.

Пан Леон кивнул головой в знак того, что понял комиссара, хотя по выражению его лица сказать этого было нельзя.

– А вы, Родион Аркадьевич, что ищете вы? – обратился он уже к Белоцерковскому, чувствуя, что время розенкрейцерства наступило.

Родион Аркадьевич, быстро проглотив остывающий кусочек Друджика, сказал, что сейчас уже и не ищет ничего, одну лишь мечту холит: добраться до своего учителя, до группы единомышленников, от которой они отстали из-за болезни сестры. И хотя ему очень хотелось рассказать ясновельможному пану о «Четвертом пути», об «идиотах», о трех силах и мифических кругах, которые каждый из нас себе сначала нарисует, а после запирается в них, рассказать о том, как в августе 1918 года под водительством учителя переходили они через Кавказские горы, – но что-то удерживало его от этого рассказа, словно сам Джордж Иванович со своего комода не позволял ему это сделать. Вместо всего перечисленного Родин Аркадьевич принялся говорить общо и довольно-таки путано, мешая времена, события, людей. К тому же он без конца теребил свои запонки.

– Ах, вы не поверите, сколько мы всего претерпели, – поддержала брата Ольга Аркадьевна, – не поверите, сколько всего на Кавказах на нас обрушилось. – И, сама испугавшись своих слов, смолкла, сникла – на сей раз вполне искренне.

– Мы с Джорджем Ивановичем, – очень осторожно вышел на новый виток Родион Аркадьевич, – познакомились еще в Петербурге…

«А мне говорил, что в Москве», – отметил про себя комиссар.

– …знаете, в тот момент, когда существо человеческое стремится к проявлению впечатлений, и восприятие мира его предельно обострено… – командир третьего эскадрона в эту минуту громко рыгнул и, озадаченный своим же непроизвольным поступком, закрыл рукою рот, чтобы тут же не загоготать. Белоцерковский продолжил: – Мы шли от большого Бога к маленькому «я». А потом – Россия «без власти», революция, дорога, северокавказская мистерия… – и снова за помощью к запонке своей обратился.

– А вот это интересно!.. – оживился ясновельможный пан. – Родион Аркадьевич, просил бы вас поподробней, коли не возражаете и тайны в том большой не усматриваете.

– Бог с вами, какая уж тут тайна. Поначалу жили в Ессентуках, неподалеку от учителя, он тогда познакомил нас с упражнением «Стоп!»…

– Это что еще такое? – спросила старуха одышливо, не переставая тянуться к ликеру всей душой.

– А чтоб себя вспомнить, себя ж забывать ни в коем разе нельзя.

– Что вы за люди такие, все о себе да о себе?! – не выдержал командир третьего эскадрона.

– Ваничкин!.. – оборвал его Верховой и на всякий случай переместил сверток с колен за спину, потому что с характером Ваничкина судьба его не раз сталкивала.

Ольга Аркадьевна, сильно испугавшись, ухватилась за руку брата. И нечаянный жест ее означал только одно: чтобы брат более ничего не говорил и был внимателен ко всему происходящему за столом. Не было сомнения, что у этой дамы имелся опыт общения с красноармейцами.

– Ну так что, звезды влияют на судьбу человека? – Старуха Ядвига выказывала явное нетерпение. Бенедиктин в рюмочке тоже шел на убыль.

– Что вам сказать, мадам, наш учитель считал, что они влияют на тип, но никак не на индивидуальность…