Панкомат - [33]

— Например…

— Остановить АЭС какую-нибудь.

— Н-да. Ты думаешь, по нашей сети можно остановить АЭС?

— А что, нельзя?

— Американскую, наверное, можно. Немецкую можно. Японскую — вряд ли, они умнее всех нас на полголовы, японцы. А у нас — нет. Там реле да лампы. Какая там сеть.

— Это круто.

— Конечно. Ты думаешь, революция возможна? Мне кажется. Возможен лишь мировой хаос. Революция — это вера. Всеобщая вера. А из этой толпы…. Вот взять нашу толпу. Ты в них уверен?

— Но другого варианта нет.

— Ты просто пытаешься доказать, что тебе насрать на государство.

— Я думаю, что в идеале каждый человек — государство.

— Интересно, если бы существовала страна, где бы жили одни Петры…

— И что?

— Как бы вы жили?

— Хочешь сказать, мы бы передрались?

— Не обязательно. Если вы уровнем выше этой толпы, если вы — люди, а не потребители, то, возможно, друг с другом вы бы драться не стали. Это было бы слишком низко, да? Но в остальном, кто-то захочет быть первым. И так все покатит пропорционально, только на более культурном уровне. Например, вы будете градироваться по степени чувства юмора. Как-нибудь еще. Может быть, трансформированный принцип конкуренции будет более, чем неявным. Я когда-то об этом думал.

— Интересный вопрос, — согласился Петр, — но довольно общий и абстрактный. Такого быть не может, — он закурил, — никогда. Слушай, а у тебя есть враги?

— Конечно.

— Серьезные.

— Пожалуй.

— А так, по-мелочи?

— Так. Просто неприятные люди.

Покончив с пивом, мы отыскали общественный сортир.

— Говори телефон человека, который тебе не нравится, — сказал Петр.

Я назвал.

Тогда он вынул из кармана синий перманентный маркер и написал на стене:

Сосу:

Тел:

После этого мы пошли к Лене Club, которую заочно знала вся наша пьяная команда. Видели же ее вживую только Петр, Юрий и Зе. Остальным ее представляли в виде цветка человеческих полей.

У нее было два кота — Пшеничный и Калинин, а в квартире происходил полтергейст, связанный с ментальной деятельностью большой черной собаки. Мне, во всяком случае, так это представилось. В соответствии с принципом первого ощущения, это должно было быть правдой.

Во время какой-нибудь пьянки то и дело кто-нибудь осведомляется:

— А как там Пшеничный?

— А как там Калинин?

Взяв вино, мы позвонили в двери Лены Club. Залаяла собака. Та самая, о которой я сказал наперед. Дверь открылась. Club была в бигудях. Они, казалось, были частью ее тела, да и сама она, и ее запах, принадлежали миру, в котором не западло было быть навеки странным. В дебрях этого города проживало много странных людей, но 90 % процентов этих странностей были понтами. Это касалось почти всех местных художников, музыкантов и поэтов, а также деятелей карманного шоу-бизнеса, пытающихся всем своим видом обнародовать свою непричастность к колхозной земле. В конце концов, не зря писатель назвал это «Маленьким Парижем» — в этом было самое ядро понта. Но была и Club, которая жила сама по себе, внутри искусственного, выдуманного мироздания.

Революция не терпит формы. Все побеждает спонтанность. Остальная часть человечества, те, кто не понимают — их можно назвать рабами суеты. Может быть, именно это и было написано на ее лицо. Пусть будет что-угодно. Вот — Калинин. Вот — Пшеничный. Черная Таблетка, исторгающая полтергейст. Глаза иного мира в груде книг. Восемнадцать лет и бигуди.

Я не знал, какие там у нее были отношения с Петром, но это было не важно. То же первичное чувство говорило мне о том, что у меня ничего не может быть с Club. Восемнадцать лет — это хорошо. Конечно, можно себя заставить. Тем более, если бы я был коллекционером. Но коллекционер — это бес, а я, скорее, парус на волнах ощущений.

— Это Валера, — сказал Петр.

— Да, — сказал я.

— Он — D.J.

— Да, — ответил я, -D.J. Ultra Ferro 90.

— Круто, — заключила Club вдохновенно.

После этого мы сели за стол, откупорили бутылку и стали говорить ни о чем.

Club, похоже, снимать бигуди и не собиралась. На ее длинном узком лице отражался свет какой-то нездоровости, связанной то ли с идеей, то ли с каким-то физическим третьим. На меня это действовало — я не люблю дефекты. Пусть даже они и не видимы и распространяются на уровне биоволн, но иногда это странно действует. Человек — машина. Все машины вынуты у него из сердца, а потому они — близнецы и братья. У каждой из машин разные радиоволны. Я бы хотел принимать каждую из этих волн, но вряд ли этого возможно.

— Я много стилей люблю, — сказал я.

— D.J. music, — подтвердил Петр.

— Ambient. Drum&bass. Хаус на самом деле однолик. Особенно, если им серьезно не увлекаться.

— По мне — все одно, — заметила Club.- главное, чтобы в музыке душа была.

— Бывает и так, что в музыке есть водка, — заметил Петр.

— Бывает, — согласилась Club.

Подошла большая черная собака. Понюхала стол. Фыркнула. Ушла.

— Существует музыка, которая хочет людей потрогать. Тянется длинная когтистая рука — хвать за сердце!

— За желудок, — продолжил Петр.

— За кишки.

— Музыка-пурген.

— Есть такой исполнитель.

— Фуфло это. Зачем он вообще исполняет? И какой хуй заставляет людей лезть на эстраду?

— Думают, что умнее других.

— Все думают. Не все об этом говорят.