Памятник и праздник: этнография Дня Победы - [127]
Подсчет входящих и выходящих позволил определить, сколько человек находилось на территории мемориального комплекса в течение каждого десятиминутного интервала, а также проверить точность подсчета. Если бы наш метод был полностью лишен погрешности, к концу дня разница между вошедшими и вышедшими должна была быть равна нулю (или чуть выше: даже после 22 часов в темноте на территории комплекса оставалось с десяток посетителей). В реальности результат оказался отрицательным (-34 — мы посчитали 12 847 выходящих против 12 813 входящих). С учетом количества посетителей и считающих можно исходить из того, что погрешность была минимальной. (Илл. 3, 4.)
Естественно, 12 813 — это не количество уникальных посетителей, поскольку некоторые из них по нескольку раз приходили и уходили, и (к счастью) у людей нет IP-адресов. Однако количество посетивших мемориал более одного раза, очевидно, не очень большое. В основном это люди, устанавливающие стенды на территории комплекса либо те, кто выходил в кусты через северный боковой вход «по нужде». Таким образом, можно исходить из того, что 9 мая 2014 г. мемориальный комплекс посетило около 12 тысяч человек.
Используя тот же метод, наша исследовательская группа повторила подсчет 9 мая 2015 г. К сожалению, в связи с недобросовестной работой некоторых участников погрешность оказалась значительно выше, чем в 2014 г., и за 2015 г. я не могу привести точную статистику по временным интервалам. Однако общее число посетителей в этот день превысило 40 тысяч — что неудивительно, если учесть юбилейную дату, солнечную субботу, растущую политизацию праздника в связи с войной в Украине и проведение на территории мемориального комплекса новой трехдневной акции «Солдатские имена над братскими могилами».
[2] Gabowitsch М. Insel Treptow. Praktische Aneignung und mediale Kartographien sowjetischer Gedenk-orte in Berlin und Wittenberg // Gabowitsch M., Gdaniec C., Makhotina E. (Hrsg.). Kriegsgeden-ken als Event. Der 9. Mai 2015 im postsozialistischen Europa. Paderborn: Ferdinand Schoningh, 2017. S. 203–277, 319–334.
[3] О восприятия «германской модели» в других странах см.: Gabowitsch M. (ed.). Replicating Atonement: Foreign Models in the Commemoration of Atrocities. Basingstoke: Palgrave, 2017.
[4] О «проработке прошлого» как поколенческом проекте см.: Jureit U., Schneider Ch.
Gefuhlte Opfer: Illusionen der Vergangenheitsbewaltigung. Stuttgart: Klett-Cotta, 2010.
[5] См.: Deak I., Gross J. T., Judt T. (eds.). The Politics of Retribution in Europe: World War II and Its Aftermath. Princeton: Princeton University Press, 2000.
[6] Например: Georgi V. Entliehene Erinnerung. Geschichtsbilder junger Migranten in Deutschland. Hamburg: Hamburger Edition, 2003.
[15] Об этом см., например: Olick J. Genre Memories and Memory Genres. A Dialogical Analysis of May 8, 1945, Commemorations in the Federal Republic of Germany // The Politics of Regret. On Collective Memory and Historical Responsibility. New York; Abingdon: Routledge, 2007. P. 55–83.
[18] Об этом понятии и его значении для анализа коллективных действий вообще и в частности в постсоветском контексте см., например: Thevenot L. Voicing concern and difference: from public spaces to common-places // European Journal of Cultural and Political Sociology. 2014. Vol. 1. No. 1. P. 7–34; Gabowitsch M. Protest in Putin's Russia. Cambridge, 2016. P. 21–27; Thevenot L., Rousselet K., Dauce F. (dir.) Critiquer et agir en Russie. Receo — Revue d'etudes comparatives Est-Ouest. 2017. Vol. 48. No. 3–4.
[19] См., например: Coles T., Timothy D.J. (eds.). Tourism, Diasporas and Space. London; New York: Routledge, 2004.
[20] Один из наиболее впечатляющих документов такого поиска: Petrowskaja K. Vielleicht Esther. Berlin: Suhrkamp, 2014.
[21] См., например: Edwards P.J. A war remembered: commemoration, battlefield tourism and British collective memory of the Great War. Falmer: University of Sussex, 2005; Eade J., Katie M. (eds.). Military pilgrimage and battlefield tourism: commemorating the dead. New York: Routledge, 2017.
[22] См. Madigan E. “The Burden of Our Sorrow”: Zum Umgang mit britischen Kriegstoten des Ersten Weltkriegs // Mittelweg 36. 2014. Jg. 23. H. 4. S. 62–71.
[23] Cм.: Archer R., Damousi J., Goot M., Scalmer S. (eds.). The Conscription Conflict and the Great War. Clayton, Victoria: Monash University Publishing, 2016.
[24] См., например: Inglis K. S. Sacred Places: War Memorials in the Australian Landscape. Melbourne: Melbourne University Publishing, 1998.
[25] См.: Cohen A. The civil war after the Civil War: Ideology, bereavement, and Russian Civil War monuments in the Soviet Union and the Russian emigration, 1922–1941. Неопубликованная рукопись.
[26] См., например: Попов А. Легендарный Севастополь как туристско-экскурсионный объект: история и современность // Современные проблемы сервиса и туризма. 2014. № 3. С. 52–60.
В данной работе рассматривается проблема роли ислама в зонах конфликтов (так называемых «горячих точках») тех регионов СНГ, где компактно проживают мусульмане. Подобную тему нельзя не считать актуальной, так как на территории СНГ большинство региональных войн произошло, именно, в мусульманских районах. Делается попытка осмысления ситуации в зонах конфликтов на территории СНГ (в том числе и потенциальных), где ислам являлся важной составляющей идеологии одной из противоборствующих сторон.
Меньше чем через десять лет наша планета изменится до не узнаваемости. Пенсионеры, накопившие солидный капитал, и средний класс из Индии и Китая будут определять развитие мирового потребительского рынка, в Африке произойдет промышленная революция, в списках богатейших людей женщины обойдут мужчин, на заводах роботов будет больше, чем рабочих, а главными проблемами человечества станут изменение климата и доступ к чистой воде. Профессор Школы бизнеса Уортона Мауро Гильен, признанный эксперт в области тенденций мирового рынка, считает, что единственный способ понять глобальные преобразования – это мыслить нестандартно.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.