Отторжение - [45]

Вдруг воздух режет звук громко отодвигающегося стула. Фитцджеральд шумно встает со своего места, подходит к Тиму.

— Хватит! — кричит он, вырывает у Портера из рук телефон и швыряет со всей силой об стену. — Хватит уже, дебилы!

Следующие секунды тянутся густой смолой, а от тишины, кажется, даже воздух подрагивает. Все уставились на Шона и Тима. Никто не ожидал, что Фитцджеральд подаст голос. Никто уже и не помнил, что у него есть голос.

— Ты что сделал, придурок? — Ошарашено произносит Портер. — Как ты меня назвал?

— Я сказал, хватит! — Стискивая зубы, рычит Фитцджеральд.

— А то что? — У Тима только искры из ноздрей не вылетают, так он разъярен. — Ударишь меня?

Шон не сомневается ни секунды — толкает Портера обеими руками в грудь, тот пятится назад, едва удерживаясь на ногах. По классу проносится громкий выдох. Фитцджеральд восстал, словно Феникс. С огненно-рыжими волосами, веснушками, он похож на одинокий язык пламени, оторвавшийся от костра, пролетевший довольно много и упавший на сухую листву. Я смотрю на разбитый телефон, потом на Шона — он стоит смело, сжав кулаки, и не собирается отступать. Но я представляю, как это задело Портера. Он же лидер, основной квотербек, он гордость школы и самый крутой парень с кучей шестерок.

— Чего стоите! — Бросает он команду своим верным псам.

Осборн Квинс, Джерри Ланкастер и Кевин Даррел срываются со своих мест и хватают Фитцджеральда за руки. Шон пытается стряхнуть их, и выскальзывает из толстовки, но парни тут же снова хватают его и тащат в коридор. Памела смотрит на меня, широко раскрыв глаза от ужаса, но, прочитав ее беззвучный вопрос по губам, я понимаю, что ее шокирует только лишь то, как Шон вообще посмел раскрыть рот. Когда Тим Портер выходит из класса, а следом за ним вываливается толпа остальных учеников, Шон стоит, удерживаемый тремя парнями, так, что его может ударить даже пятиклассник. Он дергается в попытках вырваться, но это бесполезно.

— Будешь так меня бить? — Бросает он в лицо Тиму и искривляет губы в злой усмешке. — Трус!

Портер бьет. Сильно, яростно, по лицу. Потом сразу кулаком в живот, потом пинает ногой. Шон сгибается пополам и повисает на руках Джерри и Осборна. Спустя несколько секунд он поднимает голову и усмехается, и снова получает сильный удар. У него кровь на губе. Еще удар. Через минуту Фитцджеральд лежит на полу, инстинктивно пытаясь закрыться, а Тим и теперь еще остальные бьют. Ногами. А кто не бьет, просто стоит в каком-то благоговейном ужасе, раскрыв рот. Я хочу закричать, чтобы они прекратили, но горло как будто залили клеем — ничего не выходит — только рот открываю и мотаю головой. Шон лежит, корчась от боли, скрючившись, в самом углу, его продолжают пинать.

— А ну, пошли прочь! — громом раздается голос школьного уборщика.

Он появился, словно ниоткуда со своей тележкой, набитой моющими средствами и щетками.

— Быстро разошлись! — голос у него совсем не такой, как я представляла (не думаю, что когда-то слышала, как говорит этот человек) командный, какой-то даже военный, с привкусом ржавчины. — Сюда идет директор, и если он вас застанет, сосунки…

Все как будто просыпаются от кошмара, некоторые даже головой встряхивают, чтобы прийти в себя, и возвращаются в класс. Двигаются мутным вязким потоком, затекают в дверной проем. Памела дергает меня за руку, но я только головой мотаю от ужаса, только глубже врастаю в стену. Мне так страшно и так омерзительно, что я хочу никогда больше не иметь ничего общего с моими одноклассниками. Я не хочу даже принадлежать к тому же виду, что они. Я — как тот шматок кожи, отслаивающийся от лица Питера, не желаю приживаться здесь. Когда все они скрываются в классе, я подхожу к Шону. Опускаюсь на колени и начинаю плакать. Горло все еще склеено, и у меня выходят только хлюпающие звуки. Мистер Крипсон трогает лицо Фитцджеральда, проверяет пульс. Шон не двигается. Но когда уборщик похлопывает его по щеке, тот как будто шевелится и дергает губами. Или мне кажется.

— Не волнуйся, — обращается Крипсон, видимо, ко мне. — Убить человека не так просто. Он крепкий парень, переживет.

Шон

Кровь везде: во рту, в носу, мне кажется, даже в глазах. Дышу кровью, кашляю кровью, она даже кости мои заполняет. Ее металлический вкус всюду. Не помню, что произошло, и безрезультатно отматываю назад свое выступление против Портера. Разбил его телефон. Взорвался из-за Питера. Нет, из-за себя. Видимо, и у трусости есть предел, и когда сосуд заполняется, она выплескивается вот так. Видимо, когда трусость достигает крайней степени, она трансформируется в совершенную глупость. Потому что выступить так откровенно и отчаянно против — не Портера даже — всего класса — это глупость, какую сложно себе представить. Особенно в моем положении, когда все только и мечтали, чтобы дал им повод наконец размазать меня по школьному полу. Не понимаю, где нахожусь и что происходит. Последнее, что помню — удары одноклассников. А теперь кто-то меня куда-то тащит. Ноги волокутся по полу. Потом бьет яркий свет. Потом — провал. Когда снова открываю глаза, сквозь залитую кровью ширму вижу расплывающиеся детали машины скорой помощи и незнакомые лица. Меня везут на каталке. Перед глазами мелькает бесконечность больничного потолка. Как будто моргаю очень медленно и все время хочу что-то сказать, но не могу, да и не знаю толком, что именно. Мысли тоже заполнились вязкой красной массой.