Отторжение - [56]
Преследования, золотой век, долгое совместное существование, насильственное изгнание. Никуда не денешься. И яростный антисемит архидьякон Фернанд Мартинес – звено в цепи событий, приведших к тому, что родилась я.
Год за годом, десятилетие за десятилетием натравливал Мартинес жителей Севильи на евреев. Он требовал разрушить синагоги, требовал, чтобы евреев выселили из города и пригородов. Евреи подали на него в суд, просили прекратить его пышущие ненавистью проповеди, но Мартинес утверждал, что его поддерживает сам архиепископ. Возможно, так оно и было. Да, Мартинеса убрали, но через несколько лет он вернулся, и все началось сначала. И когда король Кастилии умер, а трон занял несовершеннолетний инфант и королевство управлялось регентом, Мартинес воспользовался случаем. Двор был настолько слаб, что не сумел защитить даже свою собственность – образованных и трудолюбивых евреев. По приказу архидьякона в Севилье, Сорье и Сантильяне разрушили все синагоги. Первого марта, как раз перед Страстной неделей, начались нападения на еврейские дома, а еще через несколько месяцев еврейские кварталы были сожжены и убито больше четырех тысяч человек. Тех, кто не успел бежать, вынудили принять христианство.
В Севилье не осталось евреев. Ничего удивительного, что первый погром пришелся на Страстную неделю. Забрасывание камнями символических евреев уже давно входило в пасхальный ритуал.
Начался настоящий пожар. На очереди стояли евреи Кордобы, Толедо, Барселоны и Мадрида. Город за городом, поселок за поселком, деревня за деревней. Убивали детей, женщин и мужчин, синагоги громили. Христиане сжигали, грабили и захватывали еврейские дома. Через месяц после катастрофы в Севилье пришла очередь Валенсии. И там нашелся монах, подробно описавший все, что происходило.
Катрин прочитала эту летопись.
Для начала собрали толпу детей со знаменами и крестами. Процессия прошла в еврейский район с криками: “Евреи, креститесь или умрите!” Жители испугались и закрыли ворота в свои кварталы. Тогда пронесся слух, что евреи собираются убить детей. Толпа собралась перед закрытыми воротами, полетели камни. Очень быстро нашли проходы через соседние дома и переулки. Начались изнасилования, убийства и грабежи. Спасались только те, кто соглашался креститься. Епископ Валенсии издал грозный указ: все, кто помогает евреям, будут прокляты. Такой же указ был и в Барселоне, когда уничтожили все еврейское население.
Восемнадцатого июня 1391 года дошла очередь и до Куэнки. Здесь еврейский квартал, el Juderia, был огражден толстой стеной с двумя входами, но и это не помогло. Церковные колокола звонили вовсю, призывая тех, кто еще не принял участие в погроме, присоединиться к остальным. Все, кто отказался принять христианство, были убиты. Женщины, дети, младенцы, молодые люди и старики – все убиты. Либо заколоты, либо сброшены в ущелье. Немногим удалось бежать. Еврейский квартал переименован, теперь он получил название Санта Мария.
Евреев в Куэнке не осталось.
Около ста тысяч евреев, чтобы спасти жизнь, приняли христианство. А семья Коэнка? Что сделали они? Тоже крестились? Под девизом “и это пройдет”? И продолжали жить как христиане, хотя мечтали вернуться в свою веру?
Как сказал Видаль?
Скандалить не в еврейских традициях. Евреи так не поступают. Если хочешь решить проблему, не создавай новую.
Что было дальше? Может быть, они оставили Куэнку, как только представилась возможность? Поселились в Италии или Португалии?
Катрин не знает. Никто не знает. Память стерта из истории. Время взорвано, взорвано пространство. Но, несомненно, настал день, когда все стихло. Рассвет в мертвой тишине. Убитые убиты, те, кто не убит, стали христианами. Стали ли? И как пахло это утро? Как вставало солнце? И как люди пережили эту ночь? В разграбленных домах, на залитой кровью площади? И что они думали, встречая первое утро в их христианской жизни? После того как на их глазах родителей и друзей родителей бросали в ущелье, после того как были разрушены их храмы, растоптаны и сожжены священные книги… Жизнь, для которой они родились, закончилась. Началась другая, совершенно новая жизнь, они вынуждены были выбрать ее под страхом немедленной и жестокой казни.
И что делает человек в первое утро новой жизни? Подходит к обрыву, смотрит на бурлящие пороги и благодарит высшие силы, что остался в живых? Спасибо, что дети живы, что солнце, несмотря ни на что, опять поднялось над горизонтом? И не знает, какого Бога благодарить – старого или нового? Приносит ведро и тряпку и отмывает кровь с камней. Пытается кое-как привести в порядок дом. Вспоминает, что в субботу надо работать, а в воскресенье отдыхать, хотя все должно быть наоборот. Вслушивается в звон колоколов, в их медленный, выматывающий душу гул и постепенно понимает, что отныне именно они, колокола, определяют его жизнь.
