Отражения звезд - [129]

«Вам с вашей цыганской жизнью на колесах не мешало бы все-таки заглянуть в Москву, поинтересоваться оседлой жизнью, кстати и на вашу дочь посмотреть. О том, что Оля вышла замуж, вы уже знаете, и я с большим удовлетворением могу сказать, что считаю этот брак весьма удачным, ее муж серьезный, положительный человек, правда, значительно старше ее, но это даже к лучшему. Школу, где преподавала, Оле пришлось по его настоянию оставить, но ведь это естественно, что в его возрасте он хочет некоторого ухода за собой, да и хозяйство нужно вести».

А между строк Андрей Ксенофонтович прочел, что Таисия Михайловна дивится его бродяжничеству и недоумевает, как до сих пор он не взялся за ум. Напиши он ей, однако, что присутствует при рождении новой жизни и что свежесть этой жизни захватила его, Таисия Михайловна приняла бы это, конечно, как неуклюжую попытку оправдаться.

И он ехал теперь поинтересоваться оседлой жизнью, повидать и дочь, а разлука только теснее сблизила их, и они часто писали об этом друг другу в своих письмах...

Колеса вагона гудели уже ровно, без перестуков, прошли какие-то дальние московские улицы, видимо нового района, однако с троллейбусом и автобусами.

В квартире, которую после смерти жены заняла ее сестра, за ним сохранялась комната, и он мог бы сразу же поехать к Таисии Михайловне, заранее готовый выслушать то, что скажет она при виде высокого, худого, с седеющей бородкой, человека, в каком-то шлычке, куцем пальто и в джинсах, прошитых белыми, грубыми нитками. Правда, перед отъездом он хотел купить в Тынде новый костюм, но в универсальном магазине нужного размера не оказалось, и он махнул рукой, поехал так, как разъезжал по стройкам или стоянкам геологов...

В своем последнем письме дочь писала, что муж получил по своей работе новую квартиру, живут они теперь на Кутузовском проспекте, и Андрей Ксенофонтович решил все же повидать прежде дочь.

Он долго изучал в вестибюле метро маршрутную карту-схему, названия ряда станций были ему незнакомы, и выискал наконец ту «Студенческую», от которой было близко до Кутузовского-проспекта.

Вот едет он в поезде московского метро, мечтательный старик, как назвал его один из молодых инженеров-дорожников, назвал душевно, несомненно радуясь, что существуют такие мечтательные старики, но Андрей Ксенофонтович не обиделся: до старости, хотя уже и пятьдесят позади, нужно все же пошагать еще, сказал лишь:

— Отчего же не помечтать? Мечта всегда с кислородом.

Потом он снял этого инженера возле щита, на котором большими буквами было написано название будущей станции «Урочище», и фотография появилась в местной газете с поэтической подписью: «Здесь будет город заложен».

Вот так-то, Андрей Ксенофонтович, свежее и кислороднее начала начал ничего не бывает, а ты все-таки пощелкал затворами твоих фотоаппаратов: может быть, со временем создадут и музей истории этих начал, тогда пригодятся твои снимки, станешь своего рода летописцем. А пока едет он к дочери, которую столь давно не видел, два года назад собирался в Москву, да так и прособирался.

«В этом году не сложилось, Оленька, — написал он тогда. — Я теперь штатный фотокорреспондент большой сибирской газеты, кругом строительство, самая горячая, в том числе и для меня, пора».

И он приложил к письму фотографию первого поезда на новом участке пути, снимал в зимнюю стужу, паровоз был украшен ветками хвои, а у собравшихся на торжество виден был крутой дымок пара изо рта... но когда венчается труд, не застудишься даже в лютый мороз.

На станции «Библиотека имени Ленина» он пересел на другой поезд, вскоре была и «Студенческая», а далее на проспекте Кутузова он нашел номер нужного ему дома, нашел и нужный ему третий корпус, нашел и нужную ему восемьдесят шестую квартиру. Он поправил на себе свой шлычок, поправил и ремни висевших через плечо фотоаппаратов и позвонил.

Дверь открыл плотный, невысокий человек, с аккуратно подстриженными усиками на полном лице, в очках: видимо, муж дочери, его зять, Игорь Константинович Желтинский. Он несколько подозрительно посмотрел на него: вероятно, шлычок и особенно обтянувшие ноги джинсы не внушали ему доверия.

— Вы, наверно, муж Оленьки? — спросил Андрей Ксенофонтович. — Приходится нам с опозданием познакомиться. Я Андрей Ксенофонтович Ртищев, отец Оленьки.

Игорь Константинович помедлил.

— Весьма приятно... заходите, пожалуйста. К сожалению, Ольги нет дома, пошла в магазин, сегодня суббота, всюду очереди.

Он явно был озадачен его неожиданным появлением.

Андрей Ксенофонтович снял с себя пальто, повесил на вешалку, подумав — пригнулся расшнуровать башмаки, чтобы не наследить на натертом полу, и в носках прошел в комнату.

Игорь Константинович искоса взглянул на его ноги в носках и то ли одобрил аккуратность, то ли отнес ее к провинциальному непониманию столичных правил.

— Надолго ли в наши края? — осведомился он.

Однако Андрей Ксенофонтович ощутил некоторое его беспокойство: уж не прибыл ли отец напостоянно в поисках родственного тепла?

— Надолго не получится — работа. Оленька насчет вас мне писала, Игорь Константинович, и что вы ученый — писала.