Отойди от моей лошади - [4]
Потом я слегка прокашлялся, съел сырое яйцо (я их терпеть не могу, но так надо, я читал), запил водичкой и изо всех сил начал:
Ах, приятно как петь! Сам поёшь и сам себя слушаешь. Получаешь огромное удовольствие.
Ну и бас у меня! Кто не мечтает о таком голосе?
Вдруг – тук-тук-тук в дверь.
Кто ещё там? Попеть не дадут.
А она уже входит. Ленка из нашей квартиры. Она на целый класс меня меньше учится.
– Ну, чего тебе, Ленища? – спросил я.
– Это кто пел? – говорит она.
«Хватит быть таким скромным», – подумал я и сказал, так, будто между прочим:
– Я пел. Я. Кто же ещё мог? А что?
– Удивительно красиво, – говорит, – как в опере.
– Ну и что же? – говорю я. – Я и сам знаю. Можно мне спросить, зачем ты мне это говоришь?
– Научи меня, – сказала она. – Ну, пожалуйста! За что хочешь.
– Смех тебя учить, – говорю. – Да и откуда у тебя такой бас?
– Я без баса буду, – говорит. – Как-нибудь по-другому. Я тебе за это мороженое-стаканчик куплю.
– Тебя научишь, – говорю, – а ты потом обманешь, возьмёшь и не купишь.
– Честное слово, – говорит Ленка. – Пречестное-пере-честное. Я даже сначала тебе куплю, чтобы ты не сомневался.
Удивительно, до чего я произвёл на неё впечатление – побежала и купила.
– Только ты сначала не ешь, – говорит. – Так будет не честно. Я раньше купила, а ты раньше научи.
Пришлось учить.
Я ей показал, как стоять надо. Как руки держать. Что делать глазами. Как открывать рот. Как закрывать.
В общем, пока учил, смотрю – мороженое растаяло. Я обозлился.
– Ишь, – говорю, – какая. Я тебе все навыки дал, а ты такая, да?
– Ты его выпей, – говорит Ленка.
Я как заору на неё, на такую:
– Кошке оно годится! Вот кому! Уходи отсюда сейчас же!
Одно утешение – такую дурёху всё равно петь не научишь. Даже мне это не под силу.
И вот однажды был у нас в школе концерт. И вдруг я вижу – выходит на сцену наша Ленища и начинает петь.
Ей здо́рово хлопали.
Мне даже дурно стало, и я сказал громко, на весь зал:
– Произошло недоразумение. Это я её так петь научил.
Все захохотали, а Ленка вдруг говорит:
– Совершенно верно. Своим успехом я обязана ему. – И сделала реверанс, то есть такое приседание.
И снова все захлопали и засмеялись. А потом ей преподнесли цветы и мне тоже. Потом мы с Ленкой вместе стояли на сцене, держались за руки и кланялись. И нам все хлопали.
Я не стал сердиться на Ленку, и домой мы пошли вместе.
– Ты молодец, – сказал я, – что не призналась, что у меня у самого чудесный бас. Скромность – прежде всего. – И я купил нам по мороженому-стаканчику.
Ленка ела, жмурилась и говорила:
– Я знаю свою судьбу. Я буду оперной певицей. Довольно-таки хорошей оперной певицей.
– Да-да, – говорил я. – Конечно. Это у тебя может выйти. Не надо только забывать, что это я тебя научил. Нужна скромность. Смотри, помни обо мне.
А она говорила:
– Да-да. Конечно.
А я говорил:
– Гляди, какой сегодня чудный солнечный день.
А она говорила:
– Не помню такого второго чудного солнечного дня. Не знаю, как тебя благодарить.
И мы купили ещё по стаканчику.
Даже по два стаканчика.
Большая рыба отсюда и до школы
– Вот какая мысль носится у меня в голове, – сказал мне Федька. – И не даёт мне покоя. Я обязан поймать большую рыбу, длиной отсюда и до школы.
Мы шли вдоль школы домой, школа была рядом, метров пять всего.
– Кому это ты обязан? – спросил я. – Кто же это велел тебе выудить такую большую рыбу?
– Никто не велел, – сказал Федька. – Я перед собой обязан. Это мой долг. Я должен поймать большую рыбу и накормить ею всю мою семью. Я хочу сделать им приятное.
– Почему бы не купить её в магазине? – спросил я.
– Я думал, ты умнее, – сказал Федька. – Поймать своими руками! Чувствуешь? Я хочу сделать им приятное – папе, маме, маминому папе, папиной маме, дяде Косте из Баку, Димке, Наташе и годовалому Жорику.
– Лови, – сказал я. – Только где её ловить? Зима.
– Как где? – заволновался Федька. – Из-подо льда ловить. Пробить лунку и ловить большую рыбу, чтобы сделать им приятное.
– Лови, – согласился я. – Лови, дело твоё. Только не позабудь пробить большую лунку.
С тех пор началось: как звонок с урока – Федька летит домой, а когда я выходил из школы, он уже шёл мне навстречу с чемоданчиком в руке – там, наверное, лежали снасти. Река от нашего дома была не близко. Он, я думаю, ездил туда на трамвае, и, когда я вечером выходил погулять во двор, а он возвращался, лицо у него было озабоченное, на меня он не смотрел и, по-моему, думал, как его пустят с такой большой рыбой в трамвай, когда она попадётся.
Наконец я не выдержал.
– Как она поживает, твоя большая рыба? – спросил я.
– Зря ты так, – сказал Федька. – Она в скорости будет, я уже приметил одну – большая что надо, своими глазами видел. Не жить ей в реке. Я уж так решил, сделаю им приятное – папе, маме…
Когда он похвастался, что видел её своими глазами, что-то дрогнуло во мне, и я заговорил.
– Послушай, – сказал я ласково, – нельзя ли так сделать, чтобы мы её вместе выловили? Выловим вместе, а домой возьмёшь её ты, раз уж ты всё это придумал.
– Ладно, – неожиданно согласился Федька. – Я бы мог и один её осилить, но если так, тогда ладно.
