Открытый город - [60]

Я сидел в кресле без подлокотников напротив профессора Сайто. Приятно было видеть его жизнерадостным и полным сил. Для меня это было счастьем. Руки у него были костлявые, холодные, с уродливыми венами, и я, подавшись вперед, взял обеими руками его пальцы в свои, стал массировать. В зимнем желтовато-сером освещении его квартиры, в пору лютой зимы его жизни мой жест был, казалось, самым естественным из возможных поступков.

– Извините, что я так давно не заходил, – сказал я, – пришлось много работать.

Он спросил:

– Вы только что вернулись из Европы?

– Нет, – ответил я, – вернулся в середине января и всё время вспоминал о вас. Но дежурства были на редкость напряженными. В следующие несколько месяцев будем видеться чаще – теперь стабильность восстановилась.

– Как шумно – думаю, сейчас мы можем убавить отопление, если вы не против. – Он окликнул сиделку: – Мэри, как вы думаете, можно убавить отопление? Собственно, полагаю, давайте лучше пока его выключим, – сказал он, поправляя плед на коленях. – Опять стало очень сухо – отопление очень сушит воздух в квартире.

– Как пожелаете, – сказала Мэри.

За несколько месяцев, пока я ее не видел, она, похоже, сильно располнела. Но в следующую секунду я смекнул, что она в положении, и это уже становится заметно. Мне казалось, что она уже не в том возрасте, – я бы дал ей сорок с хвостиком. Но верхний предел всё время сдвигается. Родить в сорок – больше не редкость, и даже в пятьдесят – уже не фантастика. Я перехватил ее взгляд, указал подбородком на ее живот и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ.

– Мэри, воскресную газету принесли? О, принесли, хорошо – не пожелает ли Джулиус почитать старику вслух?

Я сказал: «С удовольствием!» и подошел к обеденному столу, где на стопке других номеров лежала газета. В квартире теснились бок о бок несколько коллекций: на стенах – бесконечное разнообразие масок с островов Южных морей: некоторые были из темного полированного дерева, другие ярко раскрашенные; на столе и около двери – штабеля газет за несколько месяцев, с нещадно перегруженных книжных полок молили о внимании сотни томов, на столе напротив входной двери сбились в кучу маленькие статуэтки и марионетки. Единственное, чего нет как нет, – осенило меня, – так это фотографий: никаких фото родственников, друзей или самого профессора Сайто.

Я зачитал вслух заголовки из «Нью-Йорк таймс» и первые два абзаца каждой статьи на первой полосе. Почти все статьи были про войну. Подняв глаза от газеты, я сказал:

– Почти невыносимо думать об этом – обо всех чаянных и нечаянных последствиях этого вторжения. По-моему, мы здорово влипли, меня не оставляют мысли об этом.

– Да, – сказал профессор Сайто, – но я испытывал такие чувства по поводу другой войны. В 1950‑м нас сильно тревожило положение в Корее. Напряженность не ослабевала, и мы не сомневались, что ей не будет ни конца ни краю. Очень многих призвали в армию – а ведь Вторая мировая закончилась совсем недавно. Роились подозрения: как далеко всё это зайдет, как долго будет сохраняться патовая ситуация, кто еще ввяжется в конфликт? Был страх перед атомной бомбой – невысказываемый вслух, – а потом, знаете ли, стало еще страшнее, когда в войну вступил Китай. Невысказанный страх стали высказывать вслух. Мы, американцы, призадумались: не применить ли вновь атомное оружие? Но война закончилась, все войны рано или поздно заканчиваются; исчерпала себя. А позднее, когда начался Вьетнам, это был стресс уже другого типа – по крайней мере, у тех, кто когда-то принял близко к сердцу корейские события. Вьетнам был битвой в сознании молодых – поколения, пришедшего после нас. Такой опыт получаешь только раз в жизни – опыт, который учит тебя, что война может быть совершенно напрасной. Берешь на заметку названия всех маленьких городков, вникаешь в каждую новость. В годы Второй мировой я этого не практиковал, ситуация была другая: куда более жесткая изоляция от общества, куда больше трудностей. Но в 1950‑м, будучи свободным человеком, вращаясь в университетских кругах, я пережил опыт корейской войны не так, как Второй мировой, – острее. А в середине шестидесятых сумбурность войны была мне уже не в новинку. И вот теперь эта война – битва в сознании другого поколения, вашего поколения. Названия некоторых городов ужасают вас до дрожи, ведь вы привыкли ассоциировать их со зверствами, но для поколения, идущего вслед за вашим, эти названия ничего не будут значить; всё забывается очень быстро. Фаллуджа будет для них пустым звуком, совсем как для вас – Тэджон. Но, видите ли, я отвлекся от основной темы – у меня вечно так. Наверное, Бах разгорячил мою кровь. Извините, что меня занесло в какие-то дебри. Не могли бы вы прочесть остальные заголовки?

Я сказал, что очарован его экскурсами в дебри. Но, зачитывая вслух статьи о спутниковых радиостанциях и регистрации гражданского партнерства в Нью-Джерси, теперь уже сам мысленно убрел далеко. Мой ум вцепился в одну из недавних нитей нашей беседы. Когда профессор Сайто попросил меня не ограничиваться двумя абзацами и зачитать статью про гражданское партнерство целиком, я бубнил, вполне понимая напечатанные слова, но не усваивая суть. Затем мы обсудили статью, я – несколько отстраненно. Что-то вроде салонного фокуса – поддерживать такой разговор и оставаться цельной личностью, одновременно находясь в полной прострации. Как в кино, когда звуковая дорожка не синхронизирована со зрительным рядом. Профессор Сайто выразил мнение, что продвижение к уравнению гомосексуалов в правах с остальными гражданами следует приветствовать, и в контексте того, что он всю жизнь отслеживает эти подвижки, процесс явно необратимый. Есть что праздновать.