Открытый город - [61]

– Но, – сказал он, – дело шло туго. Да, сегодня я очень рад за эти пары, но прекрасно знаю, сколько сил растрачено попусту при этой борьбе. Провести эти законы через законодательные собрания оказалось даже чересчур трудно. Следующие поколения, возможно, подивятся, не поймут, отчего мы так долго копались.

Я спросил, почему штат Нью-Йорк не шел в авангарде принятия таких законов.

– В Олбани [52] слишком много консерваторов, – сказал он, – там нет политической воли, чтобы проталкивать такие законы. Все эти жители сельских округов нашего штата – они, Джулиус, смотрят на такие вещи иначе.

Я знал, что профессор Сайто взял на себя уход за человеком, с которым его связывали долгие отношения; спустя некоторое время тот умер. Эту информацию я почерпнул не из наших бесед, а из биографического очерка в журнале для выпускников Максвелла. Три года я с ним беседовал, ничего не ведая об этой неотъемлемо-важной части его жизни, а когда узнал, повод заговорить о ней все не подворачивался. Но мне никогда не казалось, что профессор Сайто намеренно уходит от разговоров о своей сексуальной ориентации. Собственно, два раза о ней зашла речь. В первый раз – когда он мимоходом упомянул, что с трехлетнего возраста знает о своей сексуальной ориентации. А во второй (как я теперь понимаю, это была концовка, а первый раз – заставка) он сказал мне, что операция по удалению простаты практически пресекла те позывы полового влечения, которые еще не успела погасить старость. Но, добавил он, это, как ни странно, дало ему свободу, стало подспорьем для более нежных, менее запутанных взаимоотношений.

Таким вот человеком был профессор Сайто, особенно после ухода на пенсию: прелюбопытное сочетание замкнутости и прямодушия. Теперь я жалею, что не спросил, как звали его покойного спутника. Он бы мне сказал. Возможно, некоторые вещицы на видных местах в квартире – мейсенский фарфор в «шкафу курьезов», яванские марионетки, часть книг о современной поэзии – достались по наследству от того, другого, от человека, с которым профессор Сайто прожил значительную часть жизни. А может быть, таких спутников была целая череда, и каждый по-своему значимый. Но, как бы мне ни хотелось всецело сосредоточиться на текущем разговоре, мое «я» противилось, а в новом направлении своих мыслей я никак не мог потянуть профессора за собой. Я лишь кивнул, улыбнулся и сменил тему. Возможно, он заметил мою рассеянность и сказал – таким тоном, словно будил от дремоты:

– Вы еще молоды, Джулиус. Будьте осмотрительны – старайтесь не закрывать слишком много дверей.

Я понятия не имел, что он подразумевает, и, когда он произнес эти слова, я лишь кивнул и стал смотреть, как в этой мрачной комнате его руки – лапы паука – медленно танцуют, огибая одна другую.

Мысли о клопах – вот что меня занимало в ту минуту. Последние два года ньюйоркцы стали чаще толковать об этих крошечных тварях. Разговоры – так уж заведено, когда обсуждаются досадные мелочи частной жизни, – не выносили на публику, и клопы, как ни странно, успешно брали новые рубежи. Эти невидимые недруги продолжали делать свое черное дело даже тогда, когда люди били тревогу – на поверку, напрасно – из-за вируса лихорадки Западного Нила, птичьего гриппа и SARS. В эпоху, когда случались драматичные эпидемии, именно со старомодным постельным клопом, крохотным воякой в красном мундире, боролись кое-как. Разумеется, были и другие проблемы санитарно-медицинского толка, намного более серьезные, намного более обременительные для государственных ресурсов. СПИД оставался катастрофической проблемой, особенно среди малоимущих, а также среди жителей бедных стран. Рак, болезни сердца и эмфизема не вызывают пандемий, но все эти заболевания чрезвычайно важны, поскольку смертельны. В тот период в государственном здравоохранении происходили примерно те же перемены, что и на аренах международных конфликтов: противник, с которым борется здравоохранение, тоже стал каким-то расплывчатым, а исходящая от него угроза беспрерывно видоизменялась.

Но укусы постельного клопа не смертельны, и он только рад, что пресса не кричит о нем во весь голос. Вывести клопов окуриванием совсем непросто, а их яйца вообще почти неуязвимы. Клопы нападают без разбора, никого не дискриминируя по социальному признаку, и потому их нашествий стыдятся. Их вторжение в богатый дом не менее вероятно, чем проникновение в лачугу бедняка, а устранить его и там, и там одинаково непросто. Клопы – бедствие для отелей всех категорий, даже для самых роскошных. Если уж у тебя завелись клопы, ничего не поделаешь, от них нелегко избавиться навеки. И тут-то, пока я так и сяк крутил в голове эти мысли, меня внезапно опечалила судьба профессора Сайто. Его недавнее столкновение с клопами огорчило меня сильнее, чем все прочие его мытарства: из-за расизма, гомофобии, а также из-за нескончаемой череды утрат – этой скрытой платы за долгожительство. Клопы затмили все эти проблемы. Такое вот во мне возникло чувство – подсознательное, мерзкое. Если бы в тот миг кто-то откровенно описал мне мое же чувство, я стал бы отпираться. Но оно возникло – образчик того, как при близком соприкосновении бытовое неудобство может стать каким-то гротесковым.