Открытый город - [57]

Мы исчерпали все точки пересечения, и, казалось, разговаривать нам больше не о чем. Она заверила, что еще даст о себе знать, и снова изумилась вслух – с интонацией, уже начинавшей меня нешуточно бесить, – тому, что мы столкнулись нос к носу.

– Вообще-то, я в случайные совпадения не верю, – сказала она. – Что-то либо происходит, либо нет, совпадения ни при чем.

13

В начале февраля я поехал на Уоллстрит встретиться с бухгалтером Пэрришем, составлявшим за меня налоговую декларацию, но забыл прихватить чековую книжку. А ведь я прямо перед выходом позвонил Пэрришу, спросил, нужно ли что-то принести, и он сказал: нужно принести чек, чтобы я мог с ним расплатиться. Я достал из ящика чековую книжку и положил на стол рядом с ключами и перчатками. Но все равно оставил ее дома, спохватился только в метро – в ту самую минуту, когда к платформе подошла «двойка». Мне стало неудобно перед Пэрришем: я что же – приду на встречу с пустыми руками? Но с меня причиталось всего двести долларов, а кредитную карту я прихватил. Можно снять в банкомате наличные. Померещилось, что в этом есть что-то смутно противозаконное: засунуть деньги в конверт, положить конверт на стол и подтолкнуть в сторону бухгалтера, – но лучше уж так, чем промедлить с оплатой.

Выйдя из станции метро «Уоллстрит», стал высматривать банкомат. В этом районе я не бывал с ноября, с той ночной прогулки. Теперь, при дневном освещении, когда солнце озарило глубокие ущелья между боками небоскребов, улица несколько подрастеряла свой зловещий нрав. Сделалась самой обыкновенной улицей, куда люди ходят на работу, улицей с тривиальными изъянами – заборы стройплощадок, взрыхленный дерн там, где шло благоустройство – ничего общего с дантовским видением скукоженных фигур без лиц, которое развернулось передо мной тогда ночью, несколькими месяцами раньше. Я пошел вперед и скоро, в какой-то аптеке обнаружил банкомат, но не смог снять деньги, потому что набрал не тот пин-код. Попробовал снова – снова осечка. Попробовал пять раз, меняя коды наудачу – ни один не подошел. Я не встревожился; если бы данные карты стали известны посторонним, другое дело, а тут просто огорчился: ничего особенного, я просто позабыл код. Мелькнула мысль: каким кошмаром обернулся бы такой сбой памяти на приеме, когда передо мной пациент! Картой я пользовался уже больше шести лет, пин-код не менял никогда. Расплачивался ею в недавней поездке в Брюссель и, собственно, в путешествии был бы без нее как без рук.

А в эту минуту, когда я стоял в маленькой аптеке на углу Уотерстрит и Уоллстрит, мой ум опустел, капитулировав перед нервным расстройством; именно это выражение всплыло в памяти, пока я там топтался, словно я был не я, а второстепенный персонаж романа Джейн Остин. Это внезапное притупление интеллекта, подумал я (тем временем автомат спросил, не желаю ли я попробовать еще раз, и я попробовал, и вновь неудачно), подстроила мне некая упрощенная версия моего «я», участок сознания, где простоватость потеснила смекалку. То же самое случилось бы, если бы я, например, сломал ногу: внезапно становишься неполноценным, ходишь, но перестаешь понимать что-то важное про ходьбу.

Я уже опаздывал на встречу с Пэрришем: его мне, кстати, порекомендовал коллега. И однако же, выйдя из аптеки, я пустился бродить по району и постарался сам себя успокоить. На улице было холодно, солнце не грело, потому что с Истривер – до нее два квартала – настырно дул ветер. В насыщенно-синем небе висели облака – и были они крохотные, неисчислимые, а также растрепанные, как барашки на волнах. Я ежился, пытался игнорировать нервозность, надеясь, что ее просто унесет ветром. Пошел на Ганновер-сквер и спустя двадцать минут, не держа в уме каких-либо конкретных номеров, подошел к другому банкомату: на сей раз в вестибюле какого-то банка. Снова попробовал снять деньги, надеясь, что меня выручит, как порой бывало с телефонными номерами, память пальцев, их привычка набирать определенную последовательность цифр. Подивился, что банкоматы разрешают делать столько попыток. Ни одна так и не удалась, и в моих руках осталась только стопка распечатанных квитанций. Голову сверлила мысль: мой код – 2046. Но нет: это номер из названия фильма Вонга Карвая. Искомый номер с ним чем-то схож, я выбрал его, когда фильма еще в помине не было, даже съемки не начинались, но именно эхо «2046» звучало в голове снова и снова.

Когда я наконец уселся напротив Пэрриша, то сказал ему, что позабыл прихватить чековую книжку. О банкоматах даже не упомянул. Он держался чопорно, и, пока он поправлял запонки, мне показалось, что я разбалансировал целую любовно отлаженную вселенную. Я извинился и заверил, что без промедления вышлю ему чек почтой. Он пожал плечами, и я подписал бумаги для налоговой, подготовленные им по моему заказу. Во мне возник благоговейный страх перед этим нежданным очагом уязвимости в моем рассудке. Мелкое предвестье старения – одно из тех, над которыми я подсмеивался, подмечая их у других; одно из тех, которые казались мне приметами тщеславия. Я подумал, что у меня уже есть несколько белых кудряшек: они уютно укрылись в черной копне моих волос. Я часто шутил по их поводу, одновременно зная, что когда-нибудь вся шевелюра поменяет цвет, белых прядей будет всё больше и больше, пока они не одержат победу, и, если я, как Мама, доживу до преклонного возраста, черных прядей почти не останется.