Открытый город - [56]

Судя по внешности, она – йоруба: слегка раскосые глаза, лицо изящно сужается к подбородку; по ее акценту ясно, что именно в этом нужно искать точки пересечения. Но я их все равно не находил. Едва я сознался, что начисто не помню, кто она такая, она вслух обвинила меня в беспамятности: обвинение серьезное, но тон шутливый. Она просто не могла поверить, что я ее позабыл, и раз за разом, часто-часто повторяла мое имя, словно укоряя. Я же, беззаботным тоном извиняясь, старался скрыть внезапный прилив раздражения. На секунду испугался, что она чересчур затянет этот балаган и потребует, чтобы я заискивающе упрашивал ее представиться; но она назвала свое имя, и воспоминания всплыли: Моджи Касали. Старшая (на год старше) сестра одного моего школьного друга, Дайо. Я видел ее два-три раза в Лагосе, бывая на каникулах в гостях у Дайо. На младших курсах мы с Дайо дружили довольно близко, но в НВШ он проучился недолго – в начале первого курса старшей ступени ушел, перевелся в частную школу в Лагосе. На следующих рождественских каникулах мы попробовали возобновить контакты, но когда я зашел к нему домой, привратник меня спровадил, а когда через неделю он нанес мне ответный визит, меня не было дома. НВШ больше не объединяла нас, и я был уверен, что он обзавелся новыми друзьями. Наша дружба оборвалась. Примерно годом позже я повстречал его на теннисном корте в Апапе. Он был с девушкой, корчил из себя светского льва, и разговаривали мы деланным тоном.

К тому времени я перерос его на две головы, зато он был плотно сложен, на подбородке пробивалась колючая бородка. Мы снова пообещали не терять связь, и, помнится, я сказал ему, что собираюсь в Америку, если придумаю, как отсюда вырваться; на поверку я уехал лишь несколько лет спустя. В тот день он был в темных очках и не снимал их, хотя небо затянули облака; его девушка, в белой рубашке-поло и облегающих шортах, стояла со скучающим видом, так что мной немедля овладела зависть. То, что у меня была своя девушка, ничего не значило. Девушка Дайо показалась мне невообразимо крутой.

Я взял у него адрес и телефон – помнится, он записал их на изнанке религиозного буклета, прикрепленного к забору, – и спустя недолгое время позвонил ему. А потом была вечеринка у него дома – безумная, выпили много. Той девушки там уже не было – они порвали отношения, – а со своей девушкой я порвал еще раньше. Потом я потерял адрес Дайо и вообще, когда спустя три года оказался в Штатах, даже всерьез не собирался писать письма ему и кому бы то ни было. Обещание написать было лишь жестом уважения, признанием того факта, что когда-то, в раннем подростковом возрасте, мы были близкими, а недолгое время и лучшими друзьями.

Сомневаюсь, что спустя тринадцать лет в продуктовом магазине его лицо показалось бы мне знакомым, – что уж говорить о лице его сестры. Но теперь, наблюдая, как уверенно она выудила из памяти мое имя, связав его с моим лицом, и как непринужденно повторяет это имя, я предположил: она думала обо мне, но никак не ожидала увидеться вновь. А возможно, я, сам о том не подозревая, был предметом безответного девического обожания: друг брата, рафинированный аджебуттер [50], самоуверенный юнец. Когда я заходил к Дайо в начале нашей дружбы, у него сидели еще один-два школьных приятеля, а она, разумеется, нас словно бы не замечала. Возможно, интересовалась нами, но не подавала виду. Возможно, сейчас это воспоминание сохраняется в ее памяти, когда она стоит с упаковкой мюсли под мышкой, и именно тлеющие угли этого воспоминания заставляют ее перехватывать мой взгляд и неотрывно смотреть в глаза, пока она задает ожидаемые вопросы: о браке, детях, учебе и работе. Когда я дал ответы – ответы без выкрутасов, стараясь, чтобы они не звучали слишком отрывисто, – то счел из вежливости задать ей те же вопросы.

– Я инвестбанкир в «Леман бразерс», – сказала она. Я изобразил, что глубоко впечатлен этим, и что-то промямлил: мол, наверно, она очень занята на работе. Но мне не хотелось затягивать обмен любезностями, и время от времени я косился на свою корзинку с продуктами и кивал, а она продолжала рассказ. Ее брат сейчас в Нигерии, сказала она. В аспирантуре учился в Великобритании, в Империал-Колледже, но вернулся на родину и женился. Моджи сказала, что пока он шесть лет жил в Лондоне, общалась с ним ближе.

– Теперь мы разговариваем нечасто, – сказала она, – у него ребенок, и своя строительная компания. Но в его жизни был один странный период. В 1995 году, прямо перед поступлением в магистратуру, он попал в аварию. Мне кажется, это, по большому счету, самое важное событие, которое с ним случилось после твоего отъезда из Нигерии. Тогда он учился на востоке, в Нсукке, и автобус, в котором он ехал, ночью попал в аварию на шоссе. Столкновение с мотоциклистом: тот мчался, не включая фар, – автобус накренился и свалился в кювет. Десять из четырнадцати человек в автобусе погибли мгновенно, еще трое сильно пострадали, один позже умер. И только Дайо ушел с места аварии своими ногами, живой и здоровый. Кажется, вроде бы вывихнул плечо или еще что-то такое, но ничего серьезного. Когда проходишь через такое, – сказала она, – все сразу же решают, что это сделает тебя религиознее. Но на него оно подействовало иначе. Он стал, пожалуй, задумчивее. Следующие года два шел по жизни в каком-то ошарашенном оцепенении. Он завел речь об аварии только один раз, когда вернулся в Лагос, – только тогда мы узнали, что авария вообще случилась. Должно быть, новость о ней затерялась на страницах газет – что-то наподобие «десять погибших в аварии в Нсукке» – мы, возможно, даже слыхали об этом, но даже не догадывались, что оно коснулось Дайо. Он просто держал эту информацию при себе, пока не приехал домой на весенние каникулы; водится за ним такая странность. Родители, естественно, потащили его в церковь на особый благодарственный молебен. Он не стал противиться. А потом выбросил всё это из головы, убрал в архив, словно это лишь дурной сон, и, если и возвращался мысленно к событию, то не прилюдно. Ну я, конечно… во мне взыграло любопытство, и первое время я допытывалась, но он просто замыкался в себе и ни гугу. Я видела мертвецов на местах ДТП – наверно, всякий, кто живет в Нигерии, такое видел, – но, разумеется, совсем другое дело – самому попасть в аварию, если труп на обочине запросто мог бы быть твоим. Итак, долгое время все обходились с Дайо как с самым везучим человеком на свете, но, насколько я понимаю, он считал: настоящим везением было бы не видеть аварию даже издали. В любом случае, теперь он в основном оправился, да и много лет прошло. Наверное, я выложила тебе больше подробностей, чем ты хотел услышать.