Открытый город - [26]

«Я, знаете ли, не всегда был чистильщиком башмаков. Это знак, что времена изменились. Я начинал куафером – и был им в этом городе долгие годы. По мне не скажешь, но я знал все последние моды и всегда причесывал дам так, как они требовали. Сюда я приехал с Гаити, когда там стало совсем плохо, когда перебили кучу народу, и черных, и белых. Убийствам не было ни конца ни краю, на улицах валялись мертвецы; моего двоюродного брата, сына маминой сестры, растерзали со всем семейством. Нам пришлось уехать, потому что будущее было покрыто мраком. До нас почти наверняка тоже добрались бы, и кто знает, что могло стрястись. Когда стало совсем плохо, жена мсье Берара – а у нее здесь жили родственники, – сказала: всё, с нас хватит, мы должны уехать в Нью-Йорк. Так мы и попали сюда: мсье Берар, мадам Берар, мы с моей сестрой Розали и многие другие. Розали была в услужении вместе со мной, в одном и том же доме».

Пьер сделал паузу. В зал вошел еще один посетитель, лысоватый бизнесмен в тесноватом костюме, и тут же, словно из ниоткуда, появился, чтобы заняться его ботинками, угрюмый парень. Бизнесмен тяжело дышал. Пьер глянул на коллегу. Крикнул: «Позвони Рахулу насчет графика на следующую неделю. Я не смогу – у меня завтра выходной». Затем он протер мои ботинки сухой ветошью и взял длиннющую, футовой длины щетку.

«На куафера я выучился прямо здесь. Тогда наш дом был на Моттстрит, между Мотт и Хестер. Там было много ирландцев, и итальянцы тоже появились, попозже, и черные тоже, и все шли в услужение. Тогда дома были большие, и многим требовалась прислуга. Да, некоторые работали в ужасных условиях, знаю, в нечеловеческих условиях. Но это смотря в какую семью попадешь. Потерять месье Берара было для меня как потерять родного брата. Конечно, он сам бы так не сказал, но он выучил меня грамоте. С людьми он иногда держался холодно, но бессердечным человеком не был, и я благодарю Бога: Господь уберег меня от несправедливостей, которые затянулись бы надолго. До нас доходили слухи о том, как всё плохо, сколько народу казнили Букман и его армия, и мы понимали: нам еще повезло, что удалось сбежать. Террор Бонапарта и террор Букмана: жертвы не видели между ними разницы.

Когда месье Берар умер, я мог бы просто уйти, но пришлось остаться там работать, ведь мадам Берар во мне нуждалась. Они были выше, мы ниже, но это воистину была семья, подобная семье Божией, о которой говорит апостол, где каждая из частей играет свою роль. Голова не главней ноги. Вот в чем истина. Благодаря доброте мадам Берар я занялся ремеслом куафера, как я уже говорил, и бывал в домах и квартирах многих известнейших в городе дам, стольких, что не перечесть, и получал деньги за свои услуги. Иногда я ездил к заказчицам далеко, даже на Бронкову речку [25], и мне никто не чинил помех. Так я заработал достаточно, чтобы выкупить свою сестру Розали на волю, и вскоре она вышла замуж, и Бог дал ей красавицу-дочь. Мы назвали ее Юфемия. Со временем денег у меня накопилось столько, что я мог бы и себя выкупить, но вольная жизнь в этом доме и в этой семье мне нравилась больше, чем вольная жизнь без этого дома и этой семьи. Служа мадам Берар, я служил Господу. То, что я повстречал Жюльет, мою любимую жену, царство ей небесное, ничего не меняло. Я был согласен терпеливо ждать. Вижу по вашему лицу: вам не очень-то легко, да, нелегко вам, совсем молодым, понять такие вещи. Мне был сорок один год, когда мадам Берар умерла, и я оплакивал ее так, как раньше оплакивал ее супруга, и только потом стал налаживать жизнь на воле за стенами ее дома.

Став свободным человеком, я женился на моей Жюльет, и милосердие Божие в нашей жизни умножилось. Как и я, она приехала с Гаити, когда начались бои; я сначала выкупил ее, а потом уже себя. Наша совместная жизнь здесь иногда бывала трудной, иногда изобильной, и благодаря заступничеству Пресвятой Девы мы изо всех сил помогали тем, кто был беднее нас. Тяжелее всего было в годы желтой лихорадки. Она косила нас, как казни египетские, и в городе перемерло немало народу. От нее умерла моя дорогая сестра Розали, и мы приняли ее дочь Юфемию в свой дом, как родную. Я не врач и в лекарствах ничего не смыслю, но в те годы мы, как умели, ухаживали за больными. Когда худшее осталось позади, мы с Жюльет основали школу для черных детей при церкви Святого Викентия де Поля [26] на Каналстрит – теперь там живут китайцы. Многие из этих детей остались сиротами, и Господь милосердный вошел в их положение, устроив так, чтобы они выучились ремеслам и смогли ни от кого не зависеть. Господь оказал честь рабу Своему в этих трудах, оказал честь нам обоим, и мне, и моей Жюльет, а самая большая почесть Господня состояла в том, что Он даровал нам богатство, чтобы мы могли способствовать Его делу. Деньги, которые мы дали на возведение собора на Малберри-стрит [27], принадлежали Ему Самому, воистину только Ему, и всё это осуществилось по великой милости Пресвятой Девы. Это Он заложил собор, а мы лишь помогли его построить. В жизни человека ничто не происходит без предначертания свыше».

На улице похолодало – ну наконец-то! Я поплотнее завязал шарф и прошел пешком два квартала до Тридцать четвертой улицы, мимо кирпичного фасада кармелитского монастыря. Мимо сплошной стены, где не было, казалось, ни одной двери. Мои ботинки сверкали, но слой гуталина лишь подчеркивал их дряхлость, пора купить новые – морщины и складки стали только заметнее. На перекрестке мигала вывеска закусочной, неоновые слова крупным шрифтом: ПОДДЕРЖИТЕ НАШИ ВОЙСКА. Первая буква в слове «войска» не горела. Покупатели рождественских подарков рыскали по улицам, кутаясь в черные плащи с меховой оторочкой. Когда я дошел до Девятой авеню, у сквера совсем рядом – в одном квартале южнее, на 33‑й улице – началась какая-то беззвучная заварушка: я увидел, как разлетаются по ветру антивоенные брошюры – казалось, внезапно вспорхнула стая птиц. У меня возникло впечатление, что толпа здесь только что была, но рассеялась, пик активности миновал. Валялось опрокинутое металлическое ограждение – такие устанавливает полиция.