Открытие сезона - [57]

– Думаешь, ей хорошо с Невилем?

– А почему нет? Мне он тоже нравится. Слушай, Эмма, кстати о фильмах: знаешь, кто позвонил мне сегодня утром? Роки Голденберг. Они снимают какой-то огромный сериал о море в Индии, кажется, по Смоллетту, и он спросил, не заинтересуюсь ли я. Тебе хотелось бы прокатиться в Индию? Ради смены обстановки?

– Наверное, она не очень-то отличается от Хирфорда, – сказала я и засмеялась.

– Боже, ты – ненормальная, – сказал он и принялся целовать мою руку, а я лежала и хохотала, приговаривая: – Я люблю тебя, Дэвид! – Это продолжалось довольно долго. Когда я успокоилась, он проговорил:

– А что смешного?

– Нам всем придется сделать прививки, представь себе, бедная старушка Флора и Джозеф – все в иголках! – Но мое воображение уже заработало, я уже мысленно собирала наш багаж, списывалась с агентами по недвижимости в Гон-Конге и отлично знала, что Дэвид представляет себе сейчас то же самое. Мы были в приподнятом настроении, предвкушая великолепное путешествие. У нас с Дэвидом было слишком много общего, чтобы расстаться.

В течение нескольких последующих недель оставалась в постели из-за своих царапин и коленной чашечки. Спустя день или два она уже не так сильно болела, поэтому я просто наслаждалась отдыхом. Все пришли навестить меня, приносили подарки, я была избавлена от готовки. Теперь у меня была намного более насыщенная светская жизнь, чем прежде: даже Софи пришла и без умолку болтала о Невиле. Я была добра к ней: теперь, когда мы с Дэвидом разобрались в наших чувствах, не было причины злиться. Я еще раз смогла убедиться в том, что заметила с самого начала: беспочвенность ее ожиданий. Я не могла не ободрить и поддержать ее, раз она в этом так нуждалась. В то же время я видела, что она и подобные ей вовсе не хрупки по своей натуре.

За недели, проведенные в постели, несмотря на ослабленное физическое состояние, я все больше убеждалась в собственных силах и в том, какую ошибку я совершила, пытаясь поддаться жалости к себе или какому-то романтическому эгоистичному самопрощению, которое мне обещала связь с Виндхэмом. Это никогда не было мне свойственно. Правда заключалась в том, что я могла пережить все, что я оказалась сделанной из железа, и что мне придется всю свою жизнь не защищаться, а защищать других от самой себя, начиная с собственных детей и так далее, включая всех моих знакомых. Все приходит и уходит, но у меня никогда не случится нервное расстройство: самое большее, что можно со мной сделать, это размазать меня по стене огромным автомобилем. Я перестала испытывать беспокойство о том, что я фригидна, или незначительна, или черства: я просто смирилась с этим. Как сказано в Библии, даже в падении воробья ощущается рука провидения.

Виндхэм написал мне. Я была очень тронута его письмом: я не ожидала получить его после всего, что произошло. Оно было написано с очаровательной литературной неуклюжестью. Он писал, что очень сожалеет о том, что со мной случилось, и признает свою вину. Еще он писал, что собирается ставить фильм и что Эдмунд Карпентер работает над сценарием. Он надеется, что с моими детьми все в порядке, и что он больше никогда не влюбится в женщину, у которой есть дети.

Я представила себе Виндхэма, обедающего с бездетной женщиной и рассказывающего ей анекдоты обо мне. Я была рада, что подкинула ему немного подходящего материала. Мне было уже все равно.

Единственным человеком, который не пришел навестить меня, был Джулиан. Через некоторое время я заметила это и наконец спросила у Дэвида, где он. Дэвид побледнел и попытался замять тему, а потом рассказал, что Джулиан утопился в реке на следующий день после несчастного случая со мной, и его тело выловили в двух милях ниже по течению. Кажется, напряжение, связанное с выбором, продолжать ли быть актером или нет, и уступить ли домогательствам Майкла Фенвика, оказалось слишком непосильным для него. Мне нравился Джулиан, но у меня двое детей, и вы не найдете меня на дне ни одной реки, Я вросла в землю, я – земная. Трудно таким, как я, помнить и горевать в должной мере о тех, кто не был стойким и упорным, но это необходимо. В случае с Джулианом мое горе было неподдельным, потому что я знала и любила его. Но и о других тоже следовало подумать.

Теперь у меня было много времени для чтения. Я прочитала Вордсворта и Хьюма, викторианские романы и еще много другого. Хьюм подытожил мои размышления одной фразой: я имею в виду свой брак. «Тот, кто считается с длительностью и непрочностью периода человеческого становления, с той естественной заботой, с которой оба пола относятся к своему потомству, тот легко поймет, что между женщиной и мужчиной должен существовать союз ради воспитания молодых, и что этот союз должен быть достаточно долгим». Мне нравится, как Хьюм оперирует словами, вроде «естественно» и «легко»: он напоминает мне моего отца, обезоруживающего кажущейся мягкостью его требований. А фраза «достаточно долгий» прокручивается у меня в голове с успокаивающей логикой. В ней содержится ответ им всем: Майку Папини, Виндхэму, Софи, Дэвиду и остальным. Я также читала Вордсворта, ранние стихи, над которыми я хихикала в семнадцать: нас учили думать, что они нелепы, а над «Мальчиком-идиотом» смеялась даже Мэри Скотт. Но теперь я не смеюсь, я плачу, настоящими слезами, такими же, как при прочтении газетных репортажей об авиакатастрофах, потому что в них ощущается жизненная правда. И отчасти я плачу из-за своего прежнего невежества, от которого я могла бы никогда не проснуться. Вордсворт – и коварный Вай, поглотивший Джулиана и покусившийся на мою Флору…