Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [7]
И это говорит маститый режиссер... А другой маститый режиссер полностью с этим бредом согласен... А Шекспир, конечно, "небрежен", как же без этого.
А ведь чтобы понять, что это бред, только и надо было - всего-то прочитать пьесу...
*
Кто такая Дездемона? Девочка. Ей лет двадцать, не больше (хотя не настаиваю). Девочка, выросшая в тепле, заботе и роскоши, среди книг, музыки, вышивания. Ее отец - сенатор, занятый государственными делами. И вряд ли он обсуждает их с дочерью. И уж тем более вряд ли он обсуждает с дочерью планы Венецианской республики по воспитанию мавров в традициях гуманизма - тем более что у Венецианской республики, скорее всего, и планов-то таких никогда не было.
Но тогда откуда же в ее хорошенькой головке возьмутся такие далеко идущие воспитательные потуги, если она даже и от отца ни разу о подобном не слышала?! Неужто придумала сама? Но с чего бы ей вообще думать о воспитании мавров?! Это первое.
Второе. Если бы Дездемона и впрямь страдала чесоткой воспитания, то это душевное недомогание обязательно нашло бы в пьесе свое логическое подтверждение. Но его нет. Единственный раз, когда Дездемона рассуждает о морали, так это когда она говорит своей служанке Эмилии о том, что изменять мужу противно и не достойно уважающей себя женщины. Но и тогда ни о каком воспитании своих мужей-мавров в традициях гуманизма и речи нет!
Третье. Кто такой Отелло? Мужчина в возрасте. В приличном уже возрасте. Профессиональный военный, привыкший к лишениям и виду смерти, привыкший командовать и не привыкший к тому, чтобы его кто-то в чем-то воспитывал. Так с чего бы он стал это позволять юной девочке?!
Ну, давайте для наглядности представим себе такую картину.
Привыкший к военным жестокостям, привыкший командовать, привыкший к беспрекословному подчинению, вполне себе взрослый, практически уже немолодой мужчина приходит в дом сенатора, чтобы развлечь того историями своих приключений. Этими историями заслушивается и дочка сенатора - да так заслушивается, что и сам этот немолодой некрасивый темнокожий мужчина превращается в ее глазах во что-то необыкновенное - он для нее герой, летчик, полярник и кинозвезда одновременно. Она им восхищена, покорена. Она плачет над его детскими и юношескими горестями. Она - дочка сенатора, богачка, красавица, умница, молоденькая девчонка! - так потрясена рассказами этого немолодого вояки, что сходу признается ему в любви. Она даже страстно завидует его жизни! И вдруг - бац!.. А ну-ка, внезапно посуровев, подумала Дездемона, что-то давненько я не воспитывала мавра в традициях гуманизма...
Идиотизм? Чистейшей воды!
Да ведь Дездемона все это время, что Отелло приходит к ним в дом, переживает сильнейшую эмоцию - влюбленность! Она не налюбуется этим мавром, она то и дело примеряет на себя его подвиги, она то и дело рвется его дослушать, она вся - сплошное жадное внимание. Ну до воспитания ли ей в этом великолепном, в этом прекрасном герое каких-то отвлеченных традиций гуманизма?!
Что же было потом? А потом побег. Кто бежит? Да все то же юное, нежное, доброе, тихое, трепетное существо, не знавшее никаких сложностей и проблем, нежная скромная девочка, влюбившаяся в старого (намного старше ее!) профессионального воина, наемника, и мавра к тому же. Она им очарована, она им восхищена, ее восторги беспредельны, и она хочет только одного - выйти за него замуж и разделить с ним его тяготы, риски для жизни и прочие подвиги.
Вот только ее отец, конечно же, будет против, тут и к бабке не ходи... Что же делать? Бежать! И будь что будет. Лишь бы с любимым и на всю жизнь.
Бежать!
При этом, заметим, все ее страдания и страхи до этого момента были не больше уколотого пальца. Теперь же она готовится к побегу.
К побегу! Что же стоит за этим коротким словом?
А стоят за ним очень серьезные и очень неприятные вещи - гнев отца и осуждение общества. И это уж не говоря о том, что если побег не удастся, то слухи-то все равно отравят всю оставшуюся жизнь, а если удастся, то тем самым она добровольно обречет себя на жизнь, полную лишений и риска. И все это ради него!
Страшно? Еще как! Вот ей и страшно. Она даже несколько раз ссорится с Отелло! Да так сильно, что Кассио приходится заступаться за него. Причины этих ссор не указываются, но можно предположить, что Отелло либо чересчур ее торопил, либо слишком резко реагировал на ее душевные колебания - а они, эти душевные колебания, непременно должны были быть! Потому что - страшно. Потому что - очень страшно.
И чтобы это понять, просто поставьте себя на место Дездемоны. Просто представьте себе, что свою стабильную работу, свою теплую квартиру с удобным диваном и горячей водой, свои ежегодные поездки на пляжи Египта и свой еженедельный маникюр вы решили променять на войну, на запах пота и крови, на бесконечные корабельные качки и на дырявую палатку в степи. Страшно? Еще как!
И все-таки она бежит...
Однажды ночью она, вся дрожа, выходит из дома, садится в лодку и уплывает. Она еще и понятия не имеет, на какую тяжелую жизнь себя обрекла. Ей и в страшном сне еще не приснилось, что все эти подвиги хороши и прекрасны только в рассказах. Нет, она, конечно, более-менее понимает, что ее, такую юную и изнеженную, ждет череда нервных потрясений. Но одно дело понимать, а другое - реально испытывать их. Испытывать беспрерывно, одно за другим, невосполнимо истощая свою нервную систему.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Появление книжки г. Васильева очень порадовало нас. В самом деле, давно бы уже пора приняться нам за разработывание русской грамматики. А то – ведь стыдно сказать! – грамматика полагается у нас в основание учению общественному и частному, – а, между тем у нас нет решительно ни одной удовлетворительной грамматики! И как же бы могла она явиться у нас, когда теория языка русского почти не начата, и для грамматики, как систематического свода законов языка, не приготовлено никаких данных?…».
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».