Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [9]
Но, кажется, кричали "парус"? Звучит труба!
Конечно же, это Отелло!
Она с облегчением льнет к его груди. "О мой прекрасный воин!" - говорит он ей улыбаясь. Счастье встречи. Усталость. Вздох успокоения. Ах, наконец-то все кончилось! Тревоги уходят. Нужно привести себя в порядок, оглядеться, хоть немного привыкнуть к новому месту, помыться с дороги, устроиться на ночь.
И вот вечер. Еще нет и десяти, но Отелло быстро заканчивает дела, торопясь к Дездемоне. Ее сердечко колотится. Она еще не совсем пришла в себя от пережитого, ее нервы только-только начали расслабляться. И вот уже новые ощущения опять ввергают ее в волнение - в приятное, да, но все-таки волнение. Неужели сегодня он наконец-то станет ей настоящим мужем? Она приводит себя в порядок, стараясь не думать о предстоящем и от этого думая все навязчивей и сильней. Ей любопытно и боязно.
Но что это? Новый скандал! Пьяный Кассио оскорбил и ранил старого товарища Отелло! Ее муж встревожен рассержен не на шутку. О господи, опять нервотрепка, ну почему им так не везет... Дездемона выходит к мужу. Видит раненого Монтано, ошарашенного происшедшим Кассио, видит столпившихся солдат... Отелло успокаивает ее, но сам он в гневе.
Она уходит. Она думает о том, что брачная ночь опять не состоялась, что нервное перевозбуждение опять не даст ей уснуть. Неужели прошло всего несколько дней, как она бежала из дома? Неужели в ее новой жизни так и будут одни неприятности? Господи, как же она устала от них! А тут еще этот старый товарищ Отелло - ранен и оскорблен. А тут еще Кассио - напился и натворил дел. Кассио! Единственный человек, напоминающий ей о доме ее отца, о ее прежней жизни... Неужели все, что связано с ее прежней жизнью, будет погублено?! Нет-нет, надо помочь Кассио. Надо упросить мужа простить его, простить его как можно быстрей!.. Ведь Кассио - единственная ниточка, связывающая ее с прежней жизнью. Неужели даже этой единственной ниточке тоже не повезет?
Именно эта мысль и начинает ее точить. Вот почему ей так важно, чтобы у Кассио все было хорошо - потому что Кассио остался единственным связующим звеном между настоящим и прошлым. Потому что неприятность с Кассио становится последней разрушающей каплей, упавшей на ее измотанные нервы. Потому что надо вернуть удачу -чтобы все снова стало хорошо.
Это и есть ее основной побудительный мотив. Это и есть основная причина, по которой она так рвется помочь Кассио.
А вовсе не потому, что, пережив все эти неимоверные трудности, буквально шквалом обрушившиеся на нее - побег из дома, расставание с отцом, шторм, страх за себя, тревогу за Отелло, - измотав себе все нервы и так и не успев восстановиться после таких потрясений, ей вдруг взбрендило в голову заняться воспитанием мавра в традициях гуманизма...
Глава 4. Котел или соха?
Анатолий Эфрос в своей книге выразился об Отелло кратко, повторив вслед за Дездемоной: "высок душой". И в данном случае я с этим спорить не буду, мне тоже нравится мавр.
Но вот писатель И. Гарин предпочел фразу длинней: "Мавр - человек без корней, пришлый, чужой. Он талантлив, предан, смел, но он опасен - как опасны все выходцы "от земли и сохи", не проварившиеся в котле культуры".
Как говорится, нет слов.
Я даже боюсь спрашивать, в чем конкретно мерещилась И. Гарину опасность всех без исключения выходцев "от земли и сохи"? И что конкретно он вкладывает в это угрожающее понятие? И почему он решил, что Отелло и есть тот самый выходец "от земли и сохи"? И почему этот самый выходец "от земли и сохи", наделенный, по мнению И. Гарина, столь впечатляющими добродетелями, как талант, смелость и преданность, должен быть опасен только на том основании, что он не проварился в котле? И почему вообще И. Гарин так уж уверен, что выходец "от земли и сохи" чрезвычайно опасен, а вот проварившийся выходец "из котла" не опасен вовсе?
История России, к примеру, знает немало опаснейших выходцев именно из этого самого культурного котла - вполне себе городских жителей, и даже с высшим образованием, и даже бывавших в Эрмитаже по линии культурной свадебной программы, и даже культурно проводящих свободное от работы время на вполне себе культурной вечеринке на крейсере "Автора" - и, думается мне, большего вреда, чем эти выходцы из "котла культуры", России еще никто не принес.
Или взять, к примеру, Родиона Раскольникова - ну чем не интеллигентный юноша, возросший прямо-таки в гуще культурного котла? Да и сохи в глаза не видел. А старушку тем не менее убил. И такую философскую базу под свое преступление подвел - не хуже И. Гарина, умудрившегося углядеть причину опасности Отелло якобы в том, что он не проварился в котле культуре.
Ну как же не проварился-то? Очень даже проварился! И если бы чрезвычайно проварившийся во всех культурных котлах И. Гарин действительно тщательно проанализировал пьесу, а не только повторял чужие благоглупости, то он бы заметил, что Отелло из котла культуры, можно сказать, нахлебался по полной. И это если говорить только о христианском котле! Ведь он слишком долго служит наемником у христиан. Он слишком подолгу находится в больших, а значит, и в культурно развитых городах. Так что вполне ассимилировался к городской христианской культуре. Это во-первых.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
С переводчиком Шекспира А. И. Кронебергом Белинского связывали дружеские отношения с конца 1830-х гг. В данной и в другой, более поздней рецензии, опубликованной в августе в «Литературной газете», Белинский входит в журнальную полемику, развернувшуюся вокруг перевода «Гамлета». Наиболее сильные ответные удары наносятся при этом по О. И. Сенковскому, автору рецензии на «Гамлета» в переводе Кронеберга в «Библиотеке для чтения», и по Н. А. Полевому, чей перевод «Гамлета» Белинский теперь подвергает жестокой критике.
«Появление книжки г. Васильева очень порадовало нас. В самом деле, давно бы уже пора приняться нам за разработывание русской грамматики. А то – ведь стыдно сказать! – грамматика полагается у нас в основание учению общественному и частному, – а, между тем у нас нет решительно ни одной удовлетворительной грамматики! И как же бы могла она явиться у нас, когда теория языка русского почти не начата, и для грамматики, как систематического свода законов языка, не приготовлено никаких данных?…».
«Что нужно человеку для того, чтоб писать стихи? – Чувство, мысли, образованность, вдохновение и т. д. Вот что ответят вам все на подобный вопрос. По нашему мнению, всего нужнее – поэтическое призвание, художнический талант. Это главное; все другое идет своим чередом уже за ним. Правда, на одном таланте в наше время недалеко уедешь; но дело в том, что без таланта нельзя и двинуться, нельзя сделать и шагу, и без него ровно ни к чему не служат поэту ни наука, ни образованность, ни симпатия с живыми интересами современной действительности, ни страстная натура, ни сильный характер…».
«…наша критика (если только она есть) не может назваться бедною, истощенною труженицей, сколько потому, что у нас мало деятельных писателей, столько и потому, что у наших писателей деятельность редко бывает признаком силы и разносторонности таланта, что, прочтя и оценя одно их произведение, можно не читать и не оценивать остальных, как бы много их ни было, в полной уверенности, что они пишут одно и то же, и всё так же. Нам кажется, что г. Тимофеев принадлежит к числу таких писателей. Чего не пишет он, каких стихотворений нет у него!.
Лет тому восемь назад представитель какого-то сибирского университета обратился ко мне с просьбой написать сочинение, наподобие тех, что пишут школьники. Мне предложили взять любое произведение из школьной программы и разобрать «образ» любого из персонажей. Предложение показалось интересным, и я согласился. Написал сочинение по роману Ивана Гончарова «Обломов» и даже получил за него какую-то денежку. Экземпляра сборника мне так и не прислали.И вот теперь нашёл я среди замшелых файлов этот текст и предлагаю вашему благосклонному вниманию.
«Он страдал от себя, болел собою. Его лирические строфы показывают, как ужас самопрезрения проникал в его душу, как изнывал писатель в неисцелимой тоске и, словно ребенок, ждал и жаждал спасения от матери, со стороны. «Выводи на дорогу тернистую!..» Но, разумеется, на тернистую дорогу не выводят, а выходят. И со стороны не могло явиться того, чего не было в сердце и воле самого поэта, так что до конца дней своих томился Некрасов от горькой неудовлетворенности, от того, что он не мог прямо и смело смотреть в глаза своей взыскательной совести и в жизненной вялой дремоте «заспал» свою душу…».