Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира - [24]
Второй период вместил в себя все то, что и должны вмещать в себя странствия: пещеры, пустыни, утесы и встречи со всевозможными племенами. Видимо, к этому же второму периоду относится и его путешествие в Америку (индейцы). После всех этих странствий он оказался на службе у Венеции - и это стало в его жизни третьимпериодом, в который вошли и сирийский город Алеппо, и первая битва при Лепанто под командованием адмирала Гримани, и последующая неоднократная служба на Кипре и Родосе, и т.д.
Но меня сейчас интересует исключительно первый период - а что же в нем?
А теперь внимание!
Итак, Отелло, приходя в дом Брабанцио, рассказывал о том, как жил он "из года в год". О чем же именно он рассказывает? Следующая часть фразы расшифровывает это: "О битвах и осадах, превратностях судьбы, которые я пережил". И тут же, следом, стоит очень важное уточнение - "Я пробегал все это, начиная от детских дней..."
Что - "это"?
Что именно он пробегал начиная от детских лет? Да вот это самое - битвы, осады и превратности судьбы! Емко, коротко и точно. А если вспомнить вдобавок, что Отелло пришлось взять оружие совсем еще ребенком - в семь лет, то вырисовывается ясная картина: там, где он спокойно жил до семи лет, внезапно началась война. Кто-то напал на его родину, и враг был так силен, что защищать эту родину пришлось даже детям - отсюда и "битвы". Война оказалась не только кровопролитной, но и затяжной - отсюда "осады". Вот что составляло несчастное детство Отелло.
Остался третий элемент - "превратности судьбы". Но это тоже прекрасно укладывается в биографию Отелло: был свободен - попал в рабство, был мусульманином - стал христианином, был царского рода - стал бродягой-кондотьером.
Ну вот.
Теперь осталось найти некое реальное событие, произошедшее чуть более сорока лет назад, которое было бы связано с войной мавров против... пока еще неизвестно против кого. Но совершенно ясно, что война эта должна была быть длительной и при этом иметь характер не нападения, но защиты.
И такая война нашлась!
*
В 1481 году Гранада - последний на тот момент мавританский оплот на испанской земле, оставшийся от некогда могущественных здешних владений мавров, - отказалась платить дань Кастилии. Так началась десятилетняя война, окончившаяся капитуляцией Гранады.
*
Кстати сказать, Гранада - это как раз не что иное, как Южная Испания. Так что, вспоминая слова Дездемоны о родине ее мужа, солнце там действительно могло иссушить ревность мавра.
А кроме того, при завоевании Испании именно Гранада явилась средоточием выходцев из Африки! Причем гранадскими предками Отелло, если верить тогдашним хроникам, оказались наиболее знатные и воинственные мавританские племена (курсив мой):
"... Скажу только, что вся Испания погибла, и вплоть до самой Астурии овладели ею мавры, которых привели смелые вожди и полководцы, один по имени Тариф, другой - Муса . Тогда же была завоевана маврами славная Гранада, и ее заселили африканцы. Но случилось так, что из всех мавританских племен, вторгнувшихся в Испанию, осели в Гранаде самые лучшие, самые знатные и самые воинственные из тех, кто пришел с полководцем Мусой..."
"Повесть о раздорах Сегри и Абенсерахов, мавританских рыцарей из Гранады", написанная очевидцем событий, мавром из Гранады по имени Абен Хамин и переведенная на кастильский язык Хинесом Пересом де Итой, жителем города Мурсии.
*
А теперь посмотрим поближе, что же это была за война. Это поможет нам лучше понять судьбу и характер Отелло.
Гранада стала вассалом кастильского короля еще в XIII веке, сохранив таким образом самостоятельность и арабскую культуру, успешно торгуя с Левантом, с североафриканскими арабами и Италией. Благодаря же иудеям, свободно проживавшим на ее территориях, Гранада стала буквально средоточием золота и денег. Но вот беда: о том, что она должна платить Кастилии ежегодную дань, Гранада в последние годы как-то "забыла". И кастильские монархи, в свою очередь, не очень торопились ей об этом напоминать.
Так бы оно все, вероятно, еще не один десяток лет и шло, но в 1469 году на Пиринейском полуострове случился династический брак - Арагон объединился с Кастилией. Монархи - Фердинанд и Изабелла (особенно она!) - стали править жесткой рукой. Для усмирения феодалов и конфискации имущества непокорных были созданы два института: особая полиция с располагающим к задушевности названием "Святое братство" (1478 г.), и не менее особая испанская инквизиция (1480 г.).
Вспомнили и про Гранаду.
Ее правителем тогда был Абу-л-Хасан, вот он-то и получил от Фердинанда требование уплатить все долги. На что с нехорошим намеком ответил: мол, его монеты теперь чеканятся не из золота, а из наконечников копий, а оно вам надо? Фердинанду пока еще было не надо, и с Гранадой был заключен очередной мир на три года. Однако испанская чета даром времени не теряла - собиралась силами.
В последний год мирного договора испанская инквизиция провела свое первое аутодафе - в двух шагах от Гранадского эмирата. Сожгли шесть человек. И как только срок мирного договора подошел к концу - а случилось это как раз в 1481 году, - монаршая чета объявила Гранаде войну, собрав под свои знамена невиданное войско: 10 тысяч рыцарей и 16 тысяч пехотинцев.
Обращение к дуракам. Предупреждаю сразу: или немедленно закройте мое эссе, или потом не упрекайте меня в том, что я в очередной раз грубо избавила вас от каких-то там высоконравственных розовых очков, которые так успешно, как вам казалось, скрывали ваше плоскоглазие и круглоумие.
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Вот роман, единодушно препрославленный и превознесенный всеми нашими журналами, как будто бы это было величайшее художественное произведение, вторая «Илиада», второй «Фауст», нечто равное драмам Шекспира и романам Вальтера Скотта и Купера… С жадностию взялись мы за него и через великую силу успели добраться до отрадного слова «конец»…».
«…Всем, и читающим «Репертуар» и не читающим его, известно уже из одной программы этого странного, не литературного издания, что в нем печатаются только водвили, игранные на театрах обеих наших столиц, но ни особо и ни в каком повременном издании не напечатанные. Обязанные читать все, что ни печатается, даже «Репертуар русского театра», издаваемый г. Песоцким, мы развернули его, чтобы увидеть, какой новый водвиль написал г. Коровкин или какую новую драму «сочинил» г. Полевой, – и что же? – представьте себе наше изумление…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».